Слезы обожгли глаза Алека, и, стиснув холодную руку Серегила, он прошептал:

— Держись! Нам уже недолго теперь, держись… Снова ему показалось, что по неподвижному лицу скользнула тень какого-то чувства, но, может быть, это была всего лишь игра света.

…Опять эта равнина. Все та же пустота и стонуш.ий ветер.

Ох, от этого с ума можно сойти! Ему хотелось ругаться, кричать, ударить кого-нибудь. Но все, что он мог, — это поворачиваться кругом снова и снова, как идиот, высматривая на горизонте хоть какой— нибудь ориентир.

Но даже ослепляющая ярость не помешала ему заметить вдалеке темную фигуру; он изумленно застыл на месте. Тот зловещий преследователь, последний его противник при жизни, неужели он последовал за ним и сюда?

Но нет, даже на огромном расстоянии, разделявшем их, он мог разглядеть, что это человек — капюшон его черного плаща был откинут, белело лицо, и человек что-то кричал ему.

Нет, он пел!

Серегил не мог разобрать слов, но мелодия была так прекрасна, полна такого привета и обещания, что на глаза наворачивались слезы. Как далеко до него? Сколько времени нужно, чтобы туда добраться? В этой проклятой пустыне невозможно определить расстояние, но не важно. Он будет бежать — Серегил внезапно ощутил удивительную легкость, скользя над мертвой травой и камнями. Он уже бежит — нет, он летит! Чувство освобождения, радостного приближения к цели было опьяняющим. Земля под ногами стала смутным видением, и фигура впереди ждала его, раскрыв объятия. Слишком быстро и все же недостаточно быстро он приблизился; руки человека обхватили его и подняли — он снова обрел тело, а человек перестал петь и ласково улыбнулся ему. Что за лицо! Прекрасное и безмятежное, как у бога. Кожа цвета чистого золота собралась в тонкие морщинки у глаз и губ, когда человек улыбнулся. Один глаз был закрыт повязкой, но это не портило совершенства лица. Другой глаз, синий, как сапфир, смотрел на Серегила с бесконечной любовью.

— Наконец-то ты пришел, страдалец! В голосе звучали вся любовь и тепло, какие только Серегил мог надеяться встретить в своей короткой и бурной жизни.

— Помоги мне, забери меня отсюда! — взмолился Серегил, вцепившись в руки существа, холодные и твердые, будто каменные.

— Конечно, — ответило божество, потому что, несомненно, именно божество это и было — Билайри или Иллиор, — пришедшее, чтобы спасти его из этого ужасного места.

Прижав его к себе, как ребенка, бог ласкал его своей холодной нежной рукой.

— Мы пройдем сквозь ворота и пересечем море вместе, ты и я. Отдай мне тот дар, что ты принес, и мы сразу же отправимся.

— Дар? Но я не принес никакого дара, — запинаясь, пробормотал Серегил, и сердце его болезненно заколотилось в груди.

— Да нет же, ты принес. — Рука бога ласково коснулась его головы, плеча, распахнула рубашку на груди, болевшей от бешеных ударов сердца. — Вот же он.

Запах больной плоти коснулся ноздрей Серегила, и обжигающая боль пронзила его насквозь. Глянув вниз, он увидел небольшую рану, зияющую как раз над сердцем; из нее, как из кровавой глазной впадины, смотрело на него око такой же сапфировой голубизны, как глаз бога. Точно такое же. И внезапно Серегил обнаружил, что бессильно бьется в стальных объятиях бога с золотым лицом; рука божества протянулась, чтобы вернуть себе…

«Касатка» всю ночь шла на юг. Выйдя на палубу на рассвете, Алек увидел громоздящиеся серые утесы берега по левому борту и группу островов, сгрудившихся у берега, прямо по курсу.

— Эти островки защищают гавань Римини, — прокричал Талриен, перекрывая ветер.

Римини был самым крупным из западных портов и самым укрепленным. Несколько длинных гранитных молов соединяли три маленьких островка, расположенных у входа в гавань, оставляя лишь два узких прохода для кораблей. Когда «Касатка» миновала одни из этих морских ворот, Алек заметил, что широкие молы ощетинились катапультами и баллистами. Такое же сооружение

— молы, соединяющие два островка — имелось и в самой гавани, разделяя ее, как крепость, на внутренний и внешний рейд.

Матросы спустили все паруса, за исключением одного, и корабль медленно вошел во внешнюю гавань, минуя десятки стоящих на якоре судов. Длинные быстроходные боевые галеры с алыми парусами и двумя рядами весел, бронзовые тараны на носах которых просвечивали сквозь воду, стояли у волноломов. Вокруг теснились десятки торговых судов — каравелл с высокими бортами и неуклюжих барж.

Ворота во внутреннюю гавань представляли собой каменный желоб, так что любой корабль, проходя по нему, оказывался полностью на виду. На берегах пролива высились стены, увенчанные баллистами, с рядами амбразур для лучников, которые могли бы атаковать любое вражеское судно, если бы тому удалось прорваться к этим внутренним укреплениям.

Берега бухты поднимались круто вверх. Еще прежде, чем они миновали островки, разделяющие гавань на внутреннюю и внешнюю, Алек увидел столицу. Она была огромна: город раскинулся на нескольких холмах на расстоянии полумили от берега; Алек решил, что диаметр города не меньше трех миль. Отвесные каменные стены охраняли Римини, скрывая от взгляда большую часть зданий, за исключением нескольких сверкающих куполов и башен.

Попасть из гавани в город можно было по единственной дороге, петляющей между длинными каменными стенами. Алек мало смыслил в тактике, но, вспомнив, что Римини был построен после захвата прежней столицы во время войны, решил, что скаланцы не намерены дать этому повториться.

На берегу внутренней гавани теснились склады и верфи, облепив подножие утеса, на котором высилась цитадель. Когда корабль причалил к набережной, Алек ощутил растерянность: кругом шла своя кипучая жизнь, и радость оттого, что добраться удалось быстро, уступила место панике:

Алеку предстояло найти единственного человека — волшебника — в этом огромном и непонятном городе.

Он поймал за рукав пробегавшего мимо Бини:

— Ты слышал что-нибудь о месте, которое называется Дом Орески?

— Кто же о нем не слышал? — Бини ткнул пальцем в направлении верхней части города. — Видишь вон ту блестящую штуку слева? Она укреплена на верхушке купола Дома Орески.

Сердце Алека оборвалось: ему предстояло найти способ переправить туда Серегила через весь город. Он пощупал спрятанный под туникой узелок с драгоценностями, решив про себя, что доставит Серегила в Дом Орески до наступления темноты, даже если ему для этого придется купить повозку.

Несколько человек поднялись на борт судна, чтобы поговорить с капитаном Талриеном. Алек как раз собрался отправиться на берег, когда один из них повернулся к нему и положил руку на плечо юноши.

— Это ты друг человека, который болен? Алек удивленно обернулся и увидел высокого худого старика, ласково улыбавшегося ему. Длинное добродушное лицо оказалось покрыто морщинами, борода и курчавые волосы, окружающие лысину, были седыми, но держался незнакомец прямо и двигался так же легко, как и сам Алек. В темных глазах под кустистыми бровями юноша не прочел ничего, кроме дружелюбного интереса. Судя по его одежде — простому камзолу и штанам под поношенным плащом, — Алек решил, что это, должно быть, какой-то торговец.