«Арахниды осознают себя с самого рождения. Они способны мыслить и чувствовать. Это сродни инстинкту выживания…».

 - Хорошо, что ты умерла, - нервно усмехнулась я, вспоминая портрет. – Иначе бы я лично прикончила тебя! И не потому, что люблю твоего мужа, нет! Ребенка я не прощу!

Я бросила книгу обратно и закрыла тайник.

Я честно пыталась отогнать мысль о том, как мой маленький паукан тянулся к маме… И как маленький, напуганный, не понимает, почему на него обрушилось что-то огромное… И почему ему нечем дышать…

На полу лежал чужой медальон. Я сунула его в корсет. Потом спрячу обратно.

- Он убежал в лес, - послышался голос в дверях. Я подняла глаза на бледное лицо отца. – Бал уже начался!  

- Как? – выдохнула я, пытаясь осознать смысл слов. – Один? В лесу? Маленький? Напуганный?

- Собирайтесь. Мы идем в лес, - закусила я губу. – Никакой стражи! Никого! Это должны быть знакомые ему люди. Вы и я! Остальные просто напугают его!

- Ты уверена? – произнес Риордан, пока я сгребала леденцы в тряпочку.

- А теперь на секунду представьте себе. Вы маленький и напуганный до смерти. А на вас несется огромный дядька с факелом и в доспехах! – выдохнула я, бросаясь из комнаты.

Где-то играла музыка, слышались голоса гостей. Но я бежала вслед за Риорданом в сторону выхода.

- Как это произошло? Кто его выпустил?  - задыхалась я на бегу.

- Слуги открывали двери. Он прошел через помещения для слуг, - послышался голос впереди.

Мы вылетели  в сад. 

- Может, он в саду? – прошептала я, осматриваясь. – Милый, не бойся. Это я… Иди сюда!

Кусты шелестели. Ночной ветерок гулял по цветам. От непривычного свежего воздуха у меня начинала кружиться голова.

- Мы искали, но не нашли, - нам навстречу бежал небольшой отряд с факелами.

- Ой-е-ей, - прошептала я, хватаясь за сердце. – Попросите их свернуть поиски.

За садом была широкая дорога. Дорога уходила в дремучий лес. Отличное месторасположения замка! Просто шикарное! Я уже давно заметила, что чем дремучей лес, тем больше замков в нем понатыкано.

Я отобрала фонарь и бросилась по дороге. Мы шли, прислушиваясь к каждому шороху.

 - Смотри, - прошептала я, наклоняясь с фонарем к лопуху. На нем была разноцветная паутина. – Спасибо вам, дорогие фломастеры! Нам туда!

На улице было зябко и прохладно. Мне на плечи обрушился чужой тяжелый, как шерстяное одеяло плащ.

- Отлично. Вы взяли плащ. Я фонарик. Мы молодцы, - усмехнулась я, высматривая движение среди деревьев.

Мы блуждали по лесу уже минут двадцать. Над нами сухими ветками шумели исполинские деревья. Кое-где нам попадалась разноцветная паутинка. Но самого наследника не было.

- Это не его. Она слишком большая, - послышался голос надо мной. Свет фонаря освещал огромную какашку. Я сидела над ней с палочкой и искала заветные колпачки.

- О, зря вы так, - отозвалась я, убедившись, что это точно не наше. Паутинка потерялась еще десять шагов назад. Палочка полетела в кусты.

- Замерзла? – послышался шепот.

- Нет, - ответила я, дыша паром на свои руки. – Вовсе нет! Просто проверяю т-т-температуру на улице…

Я даже сделала несколько шагов вперед, чтобы дать себе время проглотить горький ком.  Для убедительности я даже пошуршала зловещими кустами.

Паутинки не было… След потерян.

- Если я обниму тебя, то все начнется сначала, - произнес голос за моей спиной.

- Лучше не надо, - прошептала я, скрывая слезы. Когда я успела? Я же все время посвящала ребенку? А тут любовь подкралась незаметно.

Я грела руки друг об друга и глотала свой горький ком. Мои ноги брели по зарослям. Подняв юбку, я перелазила через корни огромных деревьев.

- Малыш, ты где? – осипшим голосом в отчаянии звала я.  – Иди к маме…

И тут я поняла, что сказала.

- Раньше я бы убил тебя за такие слова, - послышался голос за спиной.

- Неужели? А что? Лучше называть матерью ту, которая душила тебя подушкой? – не выдержала я, резко обернувшись. – Красавицу с портрета в твоем кабинете!

- Что?!! – послышался голос. Лицо побледнело.

- Эти слухи уже давно ходят по твоему дворцу! – выдохнула я. – Что мать душила ребенка подушкой. В последние минуты своей жизни! Просто брала и душила. Если бы она этого не делала, ваш сын бы сейчас сосал леденец на балу!

- Я не верю, - в голосе прозвучал металл.

- Ах, не верите? Соберите всех слуг. Пообещайте им, что никого не тронете, если они скажут правду, - сжала кулаки я. – И тогда узнаете, что произошло в тот день на самом деле!

- Ты хочешь сказать, что она меня не любила? – послышался странный голос. Меня взяли за руку.  Крепко.

- Я ничего не хочу сказать! – дернулась я, пытаясь вырвать руку. – Меня там не было! И быть не могло!

Я дернулась сильнее. Платье съехало. Из корсета вылетели слипшиеся леденцы и серебряная цепочка.

Мой взгляд упал на листву. Медальон поблескивал в лунном свете, проникающим сквозь черную листву.

- Откуда он у тебя? – резко спросил Риордан. Но мою руку не отпустил.

- Нашла, - выдохнула я. – А что? Поверьте, я не имею привычки воровать чужие вещи.

- Ты открывала его? - бледная рука подобрала жеванную цепочку.

- О, я вас, наверное, сильно расстрою, - вздохнула я, чувствуя, как в сердце оживает слабый лучик надежды.  – Там мужик противозачаточной внешности! Я предупредила…

Медальон не хотел раскрываться. Меня отпустили. Две половинки искусанного детским зубками медальона раскрылись.

- Ты живешь в комнате, которая раньше принадлежала покойной королеве, - послышался негромкий голос. – И этот медальон я лично дарил ей. В нем было два портрета. Ее и мой.

- Поздравляю! – усмехнулась я. – А теперь там один! Ваш, так сказать, семейный мужик!

- Я не могу в это поверить,- послышался тихий голос. – Медальон на бледной руке дрожал. -  Не могу…

Рука подняла с земли конфеты, завернутые в бумажку.

- Так, это ребе… - начала я, видя, что завернула их в наш «черновик». Он был весь исчеркан фломастером, сохранил следы конфетных подтеков.

- Яд не подействовал. Не могу понять почему. Мне надоело играть эту дурацкую роль… А мне приходится это делать каждый день…  Я хочу к тебе… Больше жизни хочу…  - прочитал Риордан.

Повисла тишина. Где-то орал сыч. Шелестела листва. И скрипели старинные деревья. Но если прислушаться, то можно было услышать, как медленно крадется к любимому страшное осознание.