Но неизменно очнулся бы в медпункте на кушетке. Медсестра, молодая миловидная девушка с легким макияжем, спрашивала, почему у него такое низкое давление и хорошо ли он ест. Кирилл врал, что плохо себя чувствует из-за плохой погоды и недавних побоев. Голодный обморок у него был не впервые, пыль в глаза пускать уже наловчился. Девушка посмотрела с сочувствием, налила стакан воды и достала из выдвижного ящика таблетку от головной боли.

– Полежи пока до конца урока, не делай резких движений, – и ушла по своим делам, застучав каблуками по коридору.

Ширма в углу резко задралась. Илья сидел на другой кушетке, широко разведя колени, и ел. Кажется, это был сэндвич. Кирилл, измученный, прикрыл веки и отвернулся к стене. Пахло кетчупом, огурцами и копченной курицей.

– Как самочувствие? – спросил голос в стороне. Противный тон, издевательский, а вкупе с чавканьем – добивал в край.

– Вашими молитвами, – глухо огрызнулся Кирилл.

– Ненавижу, – Илья сделал паузу, зашуршал упаковкой из-под сэндвича, – таких неженок, как ты, правильных во всем, дохера ухоженных. Принц, ага. Скажи, староста, а может, ты еще и ссышь розовой водой, а?

– Ненавижу, – Кирилл постарался придать своему ослабевшему голосу хоть толику той ярости, которая бушевала в нем последние две недели, – таких ублюдков, как ты, тупых, как пробка, жалких в своих попытках кому-то что-то доказать. Мне интересно, ты пальцами ковыряешься у себя в заду? Почему твои ногти вечно такие черные?

Стало опасно тихо. Кирилл не шевелился на кушетке, ждал, что чужая рука рванет его плечо в другую сторону и удар прилетит прямиком в лицо. Вместо этого Илья открыл окно, чтобы противно выхаркать какую-то дрянь из своего рта и выбросить пустую упаковку со второго этажа.

Потом ответил:

– Было бы неплохо растрепать всей школе, что их идеальный во всем староста каждую перемену проводит в сральнике с рукой по самую глотку.

Кирилл привстал, готовый в любой момент Илью перекинуть через подоконник.

– Девчули в письмах снова начнут писать: «Солнышко, я так беспокоюсь за тебя». – Какого хрена? Этот психованный читал его письма? – «Поскорее выздоравливай, мой мал-ы-ыш». Все они будут рады узнать о твоей жизни побольше. Хорошая идея, как считаешь?

Кирилл тяжело оперся на руку и встал в полный рост. В глазах потемнело, но больше от злости, чем от голода.

– Кирюша, – Пыга низко усмехнулся, – ведь нехорошо обманывать свой фан-клуб.

Незачем торговаться с ним. Придавить, как блоху, и дело с концом.

– Твою шайку выкинули из школы, а в коррекционку их примут только чудом. Имей в виду, я лично приложу руку к твоему отчислению, если ты хоть кому-то посмеешь вякнуть о том, что видел. Понял меня?

– Приложи руку к моему хую, анорексичка.

На следующий день картонный кармашек на шкафчике Кирилла оказался вскрыт, а разорванные письма клочьями разбросаны по всему полу. Множество ног ходило по ним, и обрывки прилипали к подошвам. Кирилл смотрел на это и чувствовал, как грудь тяжелеет, словно внутрь насыпали кучу камней. Пыга хотел задеть за живое – ему это удалось. Само собой, гадил он не своими руками. Виновники нашлись быстро – три мальчишки на год младше, переведенные из закрытой на ремонт школы в одно время с Ильей. Крысы бежали с тонущего корабля за своим вожаком, чтобы на новой территории установить свои крысиные порядки. Их вредительство не ограничилось лишь шкафчиком Кирилла. Спортзал после разбитых окон и испорченного пола восстанавливали долго, а уроки физкультуры долгое время проводились на улице.

А вскоре в затененном углу школьного двора, где росло старое дерево, на котором парочки высекали имена и признания, образовалась курилка. Эту сторону обходили теперь от греха подальше: ребята там сидели ядреные, что старшие, что младшие, смолили по-черному, и гогот стоял страшный.

Генка, который ходил половину четверти ни жив, ни мертв, внезапно потерял поддержку влиятельного Женьки и перестал везде таскаться за Кириллом. Переполз в конец класса на один ряд с Пыгой, которого прежде так боялся. Он ходил в школу все таким же убитым и бледным, но теперь его страх компенсировался беспричинной агрессией, которую он направлял на всех подряд. Однажды зимой Кирилл увидел через окно, как Генка, накинув сверху пуховик, шагал по снежной тропинке прямиком в угол под облезлое дерево, куда многим путь заказан. Шагал и по пути вытаскивал из внутреннего кармана пачку сигарет. Тем вечером отец ходил особенно разъяренным. А ночью мама очень громко захлебывалась истеричными криками. Кирилл с облегчением думал о том, что все это значило.

Отец уехал утром, оставив маме на прощание кучу густо-фиолетовых синяков на руках и ногах, чтоб не забывала. Она беззвучно плакала, когда стояла на крыльце, провожая удаляющуюся машину. Кирилл помог ей зайти обратно в дом, посадил за стол и сам приготовил завтрак из свежих продуктов. Мама поблагодарила его, съела почти все. Ему нравилось заботиться о маме этим утром, он думал: быть может, все наладилось, быть может, ненадолго, но пришло в норму? Мама смотрела на него влажными глазами, улыбалась нежно и так любяще, желала продуктивного дня. Да, все определенно хорошо, кивала она, «ничего особенного не произошло». Потом, когда Кирилл поцелует ее в щеку и убежит в школу, почти всю еду из холодильника она выбросит на помойку.

Изо рта вырывались облачка пара, и щеки пощипывало от утреннего морозца. После долгожданного отъезда отца Кирилл пребывал в прекрасном расположении духа. Радость от предстоящей свободы выветрила из головы недавнее происшествие у собственного шкафчика, он даже забыл, что один бок после той драки все еще болит. Дома теперь на месяц, может на два, спокойно, а это значит, что со всеми проблемами он обязательно справится, какие бы они ни были.

Со спины окликнул голос. Знакомый голос, о котором он так долго думал. Кирилл развернулся на пятках, полный лучистой радости, полный мыслями о том, как сию же секунду возьмет Мурата за руку, раскается и пообещает больше никогда-никогда не оставлять любимого друга одного.

Увиденное приложило Кирилла как обухом. Обе руки Мурата оказались не свободны: одна держалась за локоть Смирнова, другая крепко сжимала ладонь какой-то девчонки.

– Вот это да. Какая встреча. – Толя улыбался доброжелательно, в его глазах промелькнуло вежливое беспокойство, когда он продолжил: – Ты выглядел совсем неважно, когда мы виделись в последний раз. Теперь же все хорошо? Ничего не болит?

Кирилл кивнул и пожал его ладонь.

– Нет, почти ничего не болит. Спасибо огромное.

– Брось! – Толик хлопнул его по плечу. – Лучше поблагодари Мурата. Это он тебя заметил. Я ведь без линз