— Да, ребята, вот это было забавно. Как только запахло награждением и медалями, так тут как тут работники физического труда со сторонних ДСО. Хотят чужими руками каштаны из костра достать.

— Они хотели, чтобы мы для них медали заработали? — спросил Путин.

— Да, именно так. Чтобы потом сказать, что это воспитанники «Буревестника» или «Динамо» взяли призовые места. И ведь доцента с собой привели… Видимо, знали, на кого он может повлиять своим авторитетом. Но вы молодцы, не подкачали, — сказал Рахлин. — С вами можно идти в разведку.

Мы улыбнулись в ответ.

— Ладно, бегом в раздевалку. И глядите там, чтобы вас какой водяной не завербовал в пловцы, — усмехнулся тренер.

— Вот если бы там были русалки, то это другое дело… — мечтательно произнес я. — Я может быть и завербовался бы на пару ночек…

Ребята грохнули дружным смехом. Даже Соломоныч улыбнулся от души.

Да, сейчас была продемонстрирована его маленькая победа над другими спортивными объединениями. Сейчас его птенцы остались под крылом, а не улетели на заманчивые свободные поля. Не сомневаюсь, что ему это было до крайности приятно.

В раздевалке Дамиров с важным видом натянул джинсы. Он всеми возможными способами обращал внимание на свою новую покупку. Понятно, что его щеголяние не могло остаться без внимания.

— Ого, где такие шаровары отхватил? — спросил Черемушкин, когда Дамиров звучно вжикнул молнией.

— Да, где отхватил, там уже нет, — ответил Рафаэль.

— А-а-а, а дорого взял? — спросил Аркадий Ротенберг.

— Да не дороже денег, — было видно, что подобные вопросы Дамирову пришлись по вкусу.

— И всё-таки, сколько?

— Сто рублей, — сказал Дамиров.

— Ого, а это что? «Ливайс»?

— Они самые, натуральные… Маде ин юса! — продекламировал Дамиров с таким видом, словно выступал перед многотысячной публикой.

Меня так насмешил его пафосный вид, что я не удержался и хрюкнул.

— Чего ты хрюкаешь? Тебе таких и во сне не увидеть, — проговорил Дамиров с брезгливой гримасой на лице.

— Да не, просто вспомнил присказку, — ответил я и попытался спародировать его тон. — Не носите джинсы «Levi's», в них е… Анджелу Дэвис, а носите джинсы «Lee», в них Анджелу не е…

От грянувшего хохота Дамиров покраснел, как рак после варки. Он что-то пыжился сказать, но все его потуги встречали дружные смешки. Да, ребята завидовали этой одежке, но того впечатления, какое Раф пытался до этого произвести, уже не было. Была насмешка над человеком, который гордится шмоткой и только.

— Да чего бы вы понимали, остолопы! — наконец рявкнул он. — Да если хотите знать, то у меня скоро этих самых джинсов будет столько, что в жизнь не перемерять!

— Ну это вообще детский сад, — покачал головой Володя Путин. — Мы в такие сказки не верим.

— Да? Вы скоро услышите обо мне! Услышите и вспомните тогда мои слова! — чуть ли не прорычал Дамиров, скомкал кимоно, бросил его в сумку и, под шутки и прибаутки, выскочил из раздевалки.

— Ох, обидели ребенка, — проговорил ему вслед Ротенберг. — Вообще удар держать не может…

— Миш, — тронул меня за руку Черёмушкин. — А ты покажешь мне ещё этот свой бросок? Уж больно он у тебя красиво получается. Прямо глаз не отвести.

— Да ну, — отмахнулся я. — Он сложный в исполнении. Его надо прорабатывать и прорабатывать.

— Чего там сложного? Я почти запомнил. Мне бы вот только ещё раз его увидеть… Знаешь, его вряд ли кто будет ожидать на соревнованиях.

— Даже не думай, — покачал я головой. — Если десять тысяч раз не повторишь его прежде, то нечего и на соревнованиях пытаться исполнить.

— Да ладно тебе, — хмыкнул Черёмушкин. — Навел тут тень на плетень. Дело-то плёвое, а ты… Ну, не хочешь показывать — не надо!

— Ты так девушкам будешь говорить, Володя. А я всерьёз переживаю за это. Всё-таки знаю, о чем говорю. Даже жалею, что этот приём показал…

— Девушкам будешь говорить, — расхохотался стоящий рядом Путин. — Миш, ты сегодня просто отжигаешь.

Мы ещё немного похохмили, а потом разошлись по домам. Мышцы приятно болели после тренировки. Холодный ветерок пытался пробиться сквозь пальто, но сделать ему это не удавалось, и он озлобленно дул в уши.

Дома я унюхал запахи пельменей. Уксусные нотки жидкости для макания распаляли аппетит не хуже жидкости для розжига углей.

— Дядя Артем, это Миша! — обозначился я с порога. — Голоден, как удав!

— Мой руки, удав, и садись за стол! — послышался голос Зинчукова.

— Уже бегу и волосы назад, — хмыкнул я в ответ.

Хмыкнуть-то хмыкнул, но всё-таки разулся-разделся и поплелся в ванную. Без мытья рук нечего было и надеяться на место за столом. В этом отношении Зинчуков был непоколебим.

На кухне уже были выставлены тарелки, где на одной зеленели соленые огурцы и краснели помидорки. Также белели лепестки нарезанного сала, в котором бордовыми нитками красовались прожилки мяса. Ещё две тарелки крупных домашних пельменей были посыпаны черными крапинками перца. Аккуратные дольки черного хлеба стояли стопочкой, дожидаясь своего часа.

Рядом со столом стоял довольный Зинчуков. Он явно наслаждался моей отвисшей челюстью и широко распахнутыми глазами.

— Ого, у нас сегодня прямо-таки пир! — присвистнул я. — И в честь чего это?

— Так руки золотые! — помахал кистями в воздухе Артем Григорьевич. — Соскучились по работе, а соседка, тетя Вера Галкина, попросила унитаз поменять. Ну что же, полдня провозился, зато вот… благодарность от хозяйки. Она ещё предлагала водку, но я эту пакость при деле в рот брать не хочу. Вот после дела ещё можно расслабиться. А во время — ни-ни. У нас же есть подвижки в нашем деле?

— Есть. А ещё я в соревнованиях по дзюдо буду участвовать, — не мог я удержаться от хвастовства.

— Ого, это здорово. А ведь совсем недавно абитуриентом был, а вот поди же ты… уже в соревнованиях по дзюдо участвовать собрался, — смахнул несуществующую слезинку Зинчуков. — Ох, как быстро растут чужие дети…

— Стебёшься? Ну-ну, давай-давай. Я-то знаю, что ты это от лютой зависти и черной досады, — плюхнулся я на стул. — А ещё Дамирова на смех из-за его джинсов подняли.

— Да? На смех? Ну, смеяться над врагом надобно.