— Разве это побили, это погладили. Вот если бы мы вас били, вы по улицам, точно франт какой, не разгуливали бы, лежали бы себе тихо в больнице, либо ещё где, кровью бы харкали.

— Это точно, — поддержал старшего Фернандо, — уж ежели мы бить начнём, так самим страшно. Вот помню, мы сапожника били, так он потом в овраге два дня валялся. Все вокруг него ходили — жалели: кто водичку ему принесёт, а кто так постоит, пожалеет, а всё равно — издох! Во как!

— Да, было такое, — подтвердил Серджо.

— Вы, ребятки, и вправду подраться не дураки, значит, я пришёл по адресу, — произнёс Буратино.

— По какому? — поинтересовался Серджо.

— Не важно, — ответил Пиноккио, — в общем, мне надо слегка потрясти кое-каких хулиганов, и я на вас рассчитываю. И за это заплачу.

— Это запросто, где они, давайте их сюда, — обрадовался Фернандо.

— Всё будет завтра в полдень, на берегу моря, у ручья. Знаете где это?

— Конечно, знаем, — сказал младший.

— В полдень будем, а то и с утра придём, чтобы не забыть.

— Вот и славно, — сказал Пиноккио и, достав из кармана две монеты достоинством по одному сольдо и протянув их братьям, добавил: — а это вам аванс в знак нашей дружбы. Завтра получите ещё.

— Ух, ты! — восхитился Серджо. — Неужто нам?

— Купите себе колбасы или пирожков каких-нибудь.

— Мне ещё никогда денег не давали, — произнёс Фернандо и мечтательно закатил глаза в предвкушении колбасы, — и пирожков с мясом я никогда не ел. Мы с братаном на рынок ходим их нюхать, да нас полицейские шугают.

— Побежали-ка, брат, — сказал Серджо, — на рынок полакомимся.

— Побежали, — согласился младший.

— Эй, вы только не забудьте, — крикнул им вслед Пиноккио, — я вас в полдень жду у моря.

— Не извольте беспокоиться, синьор Барбандино, мы уж с утра там будем, не подведём, — и они убежали на рынок.

А Джульетта, видя такое дело, вцепилась в рукав мальчика и застонала:

— И что же вы, синьор, как вас там, Бандурино что ли, делаете? И зачем моим сынам неумным денег даёте, они же их в один присест прожрут, лучше бы мне дали, а я бы им применение нашла.

— Не сомневаюсь, — ответил Буратино, освобождая свой рукав.

— А я бедная, а полиция меня грабит и забулдыги долги не отдают, а сыновей-кровинушек кормить надо, а они, заразы, жрут, как лошади, сами видите. А денег у меня нету хлебушка им купить, — запричитала тётка Джульетта, не желая выпускать рукав, — вы уж, синьор Берладино, войдите в положение, раз такой богатый и знатный, дали бы бедной мамаше хоть бы десять сольдо на хлеб для деток. А то ведь помрут или рахит у них разовьётся.

— Денег не дам, — заявил Буратино довольно твёрдо и, наконец, оторвался от прилипчивой торговки, — а как помочь вашей бедности, подумаю.

— Подумает он, — тут же сменила тон Джульетта, — видала я таких думальщиков, и где они — нетути: кто помер, кто в тюрьме.

А Буратино тем временем пошёл к Джузеппе, а лёгкий ветерок доносил до него зычной голос тётки Джульетты:

— Подумает он, видите ли, дурень — думками богат, чурбан носатый, лучше б денег дал, а то понавыдумывают себе фамилий, что не выговоришь, а денег не дают.

Пиноккио без труда нашёл улицу Такелажников, и там ему сразу сказали, где живёт синьор Фальконе. Вернее, почти сразу.

— Синьор, а где здесь проживает некий гражданин Фальконе? — спросил Буратино старичка, что сидел и грелся на солнышке, рядом с симпатичным домиком.

— Эй, Марио, — звонко крикнул дедок вместо ответа, поднимая глаза к окну на втором этаже.

— Ну что вам, папа? — донеслось из открытого окна. — Что не сидится? Или вас опять в туалет вести, а то сидели бы спокойно, грелись.

— Марио, тут какая-то сволочь спрашивает этого скота Фальконе, — пояснил старичок.

— А палка при вас, папа? — спросил невидимый Марио.

— Кончено, при мне.

— Ну, так врежьте ему сами, папа, я всю ночь работал, могу я хоть днём поспать!

— Я и хочу ему врезать сам, но он больно далеко стоит, — продолжал орать дедок, — ты бы вышел, сынок, подвёл этого мерзавца поближе.

— Папа, я же час назад положил вам три камня рядом.

— Так молочник уже два раза проезжал на своём осле.

— Ну, так посидите хоть час спокойно, дайте мне поспать, — взмолился Марио.

Старичок тяжело вздохнул, озираясь вокруг, и потом обратился к Пиноккио:

— Мальчик, а не мог бы ты дать мне вон тот круглый булыжник?

— Мог, — сказал Буратино, — только вы сначала покажите мне дом Фальконе.

— Да вон он, третий дом по этой стороне, — сказал дедушка, — ну, давай сюда камушек.

Но Буратино не дал ему камушка, а пошёл к Фальконе, даже не слушая, что там звонко выкрикивает дедок. Вскоре мальчик подошёл к обшарпанному дому с хлипкой дощатой дверью и постучал в неё. Постучал и, вздрогнув, отскочил от двери, так как из-за неё донёсся душераздирающий истерический вопль:

— Отойди, убью, живым не дамся, где наша не пропадала.

— О, Господи, — перевёл дух Буратино, — Фальконе, что ты так орёшь, идиот? Напугал до смерти.

— Кто это? Ну-ка встань правее, я тебя не вижу, — донеслось из-за двери.

Буратино послушно встал правее и несколько секунд ждал, пока глаз Фальконе мигал из щели в двери.

— А-а, это ты, вестник смерти? — с пафосом спросил Джузеппе. — Уйди, а то у меня полено есть — убью.

— За что? — удивился Пиноккио.

— За то, — зло сказал Фальконе, — ты думаешь, я не знаю, что за мной следят?

— Кто? — опять удивился Пиноккио.

— А то ты не знаешь? Французский моряк, три дня назад как-то очень подозрительно спросил у меня закурить.

— И что же? — поинтересовался Буратино. — Чем всё закончилось?

— Я еле сбежал. А позавчера по нашей улице прошёл полицейский, всё вынюхивал да выглядывал.

— Так они же везде ходят, подумаешь, полицейский.

— Не подумаешь, а прошёл. Два года на нашей улице ни один полицейский