и слёзы ушли. Мальчик встал, поднял с пола заточку и подошёл к столу, где лежали продукты. Отщипнув кусок сыра и отхлебнув лимонада, Буратино сказал:

— А ты, папаша, был не прав сегодня.

От этих слов он почувствовал себя лучше, как-то сильнее. А почувствовав себя сильнее, он взял заточку и стал царапать ею на столе. Через полчаса в лунном свете любой, кто умеет читать, мог бы прочесть надпись: «Карло — крыса».

К полудню следующего дня, когда кончились уроки, человек пятнадцать мальчишек из гимназии шумной толпой отправились к морю смотреть битву. Кое-кто, конечно, смотреть, а кое-кто и участвовать. Буратино сбежал с уроков чуть раньше, этим дав возможность противнику подготовиться:

— Значит, я его бью поддых, — громко, чтобы все услышали, говорил храбрый Бланко, вытирая сопли рукавом, — а ты, Руджеро, в это время лупи его по почкам.

— Ладно, за мной не заржавеет, — обещал Руджеро, — уж дам по почкам, так дам, мало не покажется.

— А ты, — обратился Бланко ко второму приятелю, — тоже не стой в стороне, а то я за тобой знаю это: будешь руки в брюки стоять. Как упанет, лупи с носка по морде, нечего с ним чикаться.

— Я с этим гадом миндальничать не буду, лишь бы ботинки выдержали, храбрился второй.

— Ух, — восхищались остальные мальчишки, — как они отделают этого придурка.

— Как бы не убили, — говорили другие.

— А хоть и убьют — поделом, не будет троих один вызывать, выпендрило.

— Убивать не будем, — пообещал добрый Бланко, — но искровяним в лучшем виде.

Так и шла ватага пацанов к морю, по дороге обчистив сад церковного сторожа, оторвав ведро от колодца, сломав забор, который ей попался на пути, толкнув в лужу пьяного и расстреляв камнями дуру-кошку, которой, на свою кошачью шею, вдруг понадобилось пересечь путь этому маленькому социальному сообществу под названием пацаны.

Дура-кошка получила положенное ей: пару булыжников в бок и голову, с воем юркнула под забор, а пацаны, наконец, добрались до ристалища. Им открылся великолепный вид пляжа, включающий в себя ручей, сарай, лодку и одинокую носатую фигуру на берегу.

— А я думал, что он сбежал, — обрадовался Бланко.

— Не трус, — восхитился кто-то.

— Какой там не трус, просто знает, что хуже будет, если сбежит, — пояснил Бланко.

И мальчишки стали спускаться к морю, веселясь и кувыркаясь. Правда, Бланко и его приятелей слегка смущала поза носатого противника. А стоял он самым что ни на есть наглым образом — руки в боки. Он не шевелился, не разминался перед дракой, просто стоял и смотрел, причём смотрел вызывающе.

Его самонадеянное спокойствие не нравилось трём ребятам, которые собирались его лупить, зато всех тех, кто пришёл посмотреть драку, его поведение сильно интриговало.

— Ну, что, гад, — спросил Бланко, наконец спустившись к Пиноккио и остановившись в шагах пяти от него, — чуешь, чем дело пахнет?

— Не просто чую, я даже знаю, чем закончится, — нагло ответил Буратино.

Пока они перекидывались этой парой слов, зрители заняли свои места, а бойцы свои. Бланко и его дружки стали прыгать, махать руками и ногами, приседать и всячески разминаться, готовясь к предстоящему сражению. А вот их оппонент стоял и не шевелился, только улыбался, глядя на эту физкультуру.

— Ну-ну, — произнёс Бланко, видя эту улыбку противника, — улыбайся-улыбайся, посмотрю я, как ты будешь улыбаться через полчаса, — и уже обращаясь к своим дружкам, добавил: — давайте сделаем его, пацаны.

И тут Буратино заорал так, что все вздрогнули:

— Начинаем!

Дверь сарая тут же открылась, и из сарая вылетели два здоровенных брата Серджо и Фернандо, а за ними и Джузеппе Фальконе в новых ботинках. Они с рёвом морской волны кинулись на врагов Пиноккио, в рядах которых тут же произошло замешательство. Кто-то из врагов попытался бежать, попытались бежать также и все зрители, чувствуя кровавость развязки. Но Буратино заорал во всю мощь своих голосовых связок:

— Всем стоять, а то убью!

Все встали, включая братьев и Джузеппе Фальконе. Единственный у кого хватило духу не останавливаться, был друг Бланко, Руджеро, он припустил так, что не было никаких шансов его остановить. А сам Бланко лежал на песке лицом вниз, придавленный огромным башмаком Серджо, который ругал младшего брата:

— Ты что же, Фернандо, не хватал третьего, дурья башка.

— Так его ты должен был хватать, а я должен был ловить правого. Я правого поймал, а тот утёк.

— Так это и утёк правый, а ты схватил левого.

— Нет, левого ты ногой придавливаешь.

— Ты, балда, вечно ничего не понимаешь, вот лови его теперь по всему городу.

— Хватит ссориться из-за пустяков, господа, — прервал их Пиноккио, — главный у нас в руках, и сейчас мы будем делать ему и его приятелю внушение.

И тут захныкал дружок Бланко, Паскауле, которого держал за шиворот Фернандо:

— Я больше не буду, это меня всё Бланко подбил, простите меня, синьор Буратино.

Джузеппе Фальконе, радостно засмеявшись, дал хнычущему парню хорошего пинка новым ботинком и сказал:

— Теперь будешь знать, как связываться с серьёзными людьми, пацан.

Но не только Паскуале и его сопливому дружку Бланко было страшно, страшно было и зрителям, хотя и интересно. И они в некотором оцепенении наблюдали, чем всё это кончится.

— Кто же знал, что Буратино такой серьёзный человек, — шептали они.

— Незнание не освобождает от ответственности, — цитировали учителя другие.

А Буратино, чувствуя себя хозяином положения, указал пальцем на Паскуале и отдал приказ:

— Фернандо, а ну-ка накрути ему уши как следует и дай ещё пару оплеух.

— А можно, я его ещё кулаком по башке? — спросил Фернандо.

— Не надо, а то убьёшь. Только уши и оплеухи.

— Как скажете, — согласился Фернандо, и с присущей ему ответственностью принялся за дело.

— Ой, а-а, как мне больно, — притворно орал Паскуале, — что же вы, синьор злодей, уши отрываете, вам сказали их только накрутить.

Накрутив одно ухо и, не слушая крики, Фернандо принялся за другое, он был очень добросовестный.

— А-а-а, хватит, прошу вас, — орал Паскуале уже не притворно, и слёзы лились у него самые что ни на есть настоящие, — хоть это ухо оставьте в покое. Синьор Буратино, простите меня, пожалуйста, я больше никогда не буду на вас