Но именно в этот момент, когда я проникся к нему каким-то человеческим чувством и даже расположением, он выпрямился в кожаном кресле, расправил плечи, поднял голову так, что кожа на кадыке подтянулась, и сказал, глядя не на меня, а мимо моего уха, в окно:

— How much should I give you, to keep you away from my daughter? (Сколько тебе дать, чтобы ты отстал от моей дочки?)

Я ошалел. Нет, ей-богу, я потерял дар речи от такого простого решения вопроса. Ему было совершенно, извините, на…рать — да, именно так, тут нет другого слова! — на то, что он сидит в самом центре Манхэттена, в офисе хозяина респектабельной газеты, с которым панибратски обнимается даже Нэнси Рейган, а напротив него уже вовсе не тот нищий эмигрант, каким я был во время нашей первой встречи. Но нет, одна его фраза и интонация, с которой он ее произнес, ставила все на свои места — и Седых, и я были для него никем и ничем. Просто он устал чувствовать себя проигравшим и уступившим свою единственную дочь какому-то ублюдку. В конце концов, это он растил ее, нянчил, носил на плечах, вытирал ей попку, читал сказки Андерсена, платил за частную школу, колледж и университет! А теперь ее отнял какой-то хмырь, который и двух слов по-английски правильно сказать не может! Ладно, он выкупит свою Элианну у этого шлимазла[17].

— Well… (Ну…) — произнес он нетерпеливо.

И это его «well» вернуло мне дар речи.

— Ten millions (Десять миллионов), — сказал я совершенно по-деловому и даже не улыбнувшись.

Он тоже не улыбнулся. Сунув левую руку в правый верхний карман своего серого твидового пиджака, он достал узкую чековую книжку в дорогой кожаной обложке, открыл ее, вырвал уже заранее приготовленный чек и положил передо мной.

— Here it is, — сказал он. — It’ll be enough for you. (Вот. С тебя хватит.)

Я посмотрел на чек. В графе «Pay to» (заплатить) стояло: «Pay to Mr. Vadim Dvorkin TEN THOUTHAND DOLLARS EVEN» — десять тысяч долларов. А в левом верхнем углу чека значилось: «Kroll & Davidzon Park Avenue Law Consulting Ltd.». То есть даже откупиться от меня собственными деньгами он не хотел, а собирался списать эту сумму со своей юридической фирмы, как расходы по бизнесу.

Но я взял этот чек, аккуратно сложил вдвое, сунул в карман своих джинсов и только после этого снова поднял глаза на мистера Давидзона:

— Thank you, sir. Of course, I’m not going to cash it. But I’ll show it to Elianna. She has to know how much you value her. (Спасибо, сэр. Конечно, я не стану обналичивать этот чек. Но я покажу его Элианне. Пусть она увидит, как вы ее цените.)

И вот тут — наконец-то! — я увидел его глаза. Шторки его глаз распахнулись, он вскочил, cхватив меня за лацканы моего единственного пиджака, поднял с кресла и притянул к себе:

— Give it back! Now! (Отдай! Сейчас же!)

Это «нау» опять прозвучало, как удар хлыста.

— Kill me (Убей меня), — сказал я, помня, где нахожусь.

А он забыл и прорычал:

— I’ll kill you! Give it back! (Я убью тебя! Отдай сейчас же!)

Уходя из кабинета, Седых оставил дверь открытой, я покосился на нее и сказал:

— Mister Davidzon, you are a lower, right? (Мистер Давидзон, вы же адвокат, не так ли?)

Тут он пришел в себя, выпустил меня, и я плюхнулся задницей в кресло. А он стоял надо мной и шипел, поглядывая на открытую дверь:

— My check! Give me my check! (Мой чек! Отдай мой чек!)

По коридору мимо открытых дверей кабинета проходил Валерий Вайнберг — высокий тридцатипятилетний менеджер газеты. Увидев нашу странную пару, он удивленно остановился:

— Привет! А где шеф? — сказал он по-русски.

— Ушел к метранпажу, — ответил я.

— А это кто?

— Это Альфред Давидзон, адвокат.

— О! — уважительно сказал Валера и тут же вошел в кабинет, протянул руку Давидзону: — Nice meeting you! Приятно познакомиться! Я Валерий Вайнберг, здешний менеджер. Вы слышали последние новости? Про польскую «Солидарность» — они объявили всеобщую забастовку!

Как я уже говорил, Валера родился в Польше, но чуть ли не с детства работал в «Новом русском слове», знал всех и умел со всеми ладить. Знакомство с известным нью-йоркским адвокатом могло ему пригодиться, но этот известный адвокат Валере не ответил, а бросил мне: «I’ll see you soon!» и вышел из кабинета. Мы слышали, как лифт звякнул «динь-дон» и увез его вниз, в подземный гараж, где стоял Mercedes 56 °CEL.

— Что тут у вас случилось? — спросил меня Валерий.

— Да так, ничего… — сказал я. — Небольшая семейная ссора.

Через несколько минут, проверив у метранпажа наше следующее объявление «WWCS — АМЕРИКАНСКОЕ ТЕЛЕВИДЕНИЕ НА РУССКОМ ЯЗЫКЕ», я вышел на Восьмую авеню. Ветер по-прежнему хлестал по лицу мокрым веником ливня, но все остальное на мне защищали прорезиненная советская плащ-палатка и пластиковые мешки на ногах. Уклоняясь от фонтанов, хлещущих из-под колес плывущих по авеню машин, я медленно пошел вверх, в сторону 36-й стрит. Я знал, что Эли ждет меня в нашей студии звукозаписи и пишет там свою передачу «Знакомьтесь, Америка». Я остановился. Если сейчас я приду туда с чеком ее отца, то обязательно покажу его ей. Но стоит ли? И я вспомнил его глаза в тот момент, когда их шторки, наконец, открылись. Это были глаза очень одинокого усталого еврея.

Я сунул руку в карман джинсов, достал сложенный вдвое чек и швырнул его в поток воды на мостовой. А потом стоял и смотрел, как он, вращаясь, понесся с этим потоком к канализационному люку.

Затем пришел на наше радио, занял звукостудию и стал у микрофона читать для ночного эфира следующую легенду Брайтона.

Вера энд Стэнли

…

Начала Роза:

— Вы видели «Бонни энд Клайд»? Конечно, видели, вы же вгиковец, вам его обязаны были показывать по истории кино. Там в главных ролях Фэй Даннауэй и Уоррен Битти, и это замечательная криминальная лавстори с трагическим, конечно, концом. Так вот, я вам могу рассказать про наших брайтонских Бонни и Клайда, только с хорошим концом, с хэппи-эндом. Хотите?

— Конечно, хочу…

Мы сидели с Розой Мироновной в мансарде ее частного детского садика. Был тот стандартный «мертвый час», когда она укладывает спать всех своих девять детишек и имеет, по ее словам, возможность «один час пожить для себя».

В этот час Роза Мироновна, бывший старший редактор издательства «Молодая гвардия», позволяет себе посидеть на воздухе в кресле-качалке, выкурить сигарету Marlboro, выпить чашку крепкого Arabica, сваренного в настоящей армянской джезве, и поговорить «за жизнь».

— Только имейте в виду, — сказала она. — Там есть моменты, которые никакая «Молодая гвардия» опубликовать не может. Но мы же в свободной стране, я тут прочла и «Лолиту», и «Тропик рака» и поняла, что важно не что, а как. Понимаете?