Тория смотрела, как он ест; в секунду уничтожив и мякоть, и усыпанную маком корочку, он благодарно кивнул:

— Спасибо… Вы… очень любезны.

Она насмешливо оттопырила губу — надо же, какой вежливый молодой человек. Солль снова взглянул ей прямо в глаза:

— Так вы… Разве вы совсем ничего не знаете о Скитальце?

Вытащив из ящика длинный кухонный нож, она сосредоточенно попробовала пальцем, не затупилось ли лезвие. Поинтересовалась небрежно:

— Разве вы не говорили об этом с моим отцом? Если кому-нибудь в мире что-нибудь известно об этом вашем знакомом… Так это отцу, верно?

Эгерт грустно пожал плечами:

— Да… Только ведь я очень мало понимаю из того, что говорит господин декан.

Тория удивилась его откровенности. Несколько раз провела по лезвию ножа старым истёртым точилом; сказала, уязвлённая собственным благодушием:

— Неудивительно… Вы, вероятно, потратили слишком много времени на уроки фехтования? Вы прочитали хоть одну книжку, кроме букваря?

Она ждала, что он снова побледнеет, или опустит глаза, или убежит — но он только устало кивнул, соглашаясь:

— Всё правда… Но что же делать. К тому же… ни одна книга не скажет мне теперь, как встретить Скитальца и как говорить с ним… Чтобы он понял.

Тория задумалась. Сказала, небрежно играя ножом:

— А вы вправду уверены, что вам так необходима эта встреча? Вы убеждены, что без шрама вы станете лучше?

Только теперь Солль опустил голову, и вместо лица его она увидела ворох спутанных светлых волос. Ответа долго не было; наконец он сказал в пол:

— Поверьте… Что мне очень… надо. Ничего не поделаешь… Но тут уж либо освободиться, либо умереть, понимаете?

Наступила тишина и тянулась так долго, что свежий пучок петрушки, угодивший в пятно яркого солнца на столе, понемногу начал увядать. Тория переводила взгляд с опущенного лица Солля на солнечный день за окном, и ясно было, как этот день, что стоящий перед ней человек не кривит душой, не преувеличивает и не позёрствует — он действительно предпочтёт смерть, если заклятие шрама не будет снято.

— Скиталец, — начала она негромко, — является на День Премноголикования… Никто не знает его путей и его дорог, говорят, он способен за день покрывать немыслимые расстояния… Но на День Премноголикования он является сюда, и вот почему… Пятьдесят лет назад в этот самый день на площади… из этого окна не видно, но там, на площади, перед зданием суда, назначена была казнь. Как бы часть увеселений — казнь, приуроченная к карнавалу… Приговорили какого-то пришлого человека — бродягу, за незаконное присвоение магического звания…

— Как? — невольно переспросил Эгерт.

— Он будто бы выдавал себя за мага, магом не будучи… Это дело давнее и тёмное. Его приговорили к усекновению головы; народу собралось — видимо-невидимо… Фейерверк, карнавал, приговорённый на плахе… Топор был занесён — а казнимый возьми да исчезни на глазах у всех, будто не бывало… Никто не знает толком, как это случилось — возможно, он был-таки магом… Не привидение же Лаш его спасло, как кое-кто говорит…

Эгерт вздрогнул, но Тория не заметила этого:

— С тех пор в День Премноголикования назначается казнь — но одного из приговорённых, по жребию, милуют. Они тянут жребий на эшафоте, и одного отпускают, а прочих… Как обычно. Потом — карнавал и народное гулянье, Эгерт, все ликуют…

Она спохватилась, что, увлёкшись, ни с того ни с сего назвала его по имени. Нахмурилась:

— Что поделаешь, нравы… Вам, вероятно, интересно было бы взглянуть на казнь?

Солль отвернулся. Сказал с едва слышным укором:

— Вряд ли… Особенно если вообразить… Что со мной опять случится… Вернётся эта… способность чувствовать… То я думаю, вряд ли.

Тория потупилась, несколько пристыженная. Пробормотала сквозь зубы:

— Не знаю, зачем я всё это рассказываю… Отец считает, что Скиталец… Имеет отношение к тому человеку, который так внезапно исчез из-под самого топора. Что и перед этим, и после… того человека ждали большие испытания, и он изменился… Всё это, конечно, слишком туманно, но, по-моему, отец думает, что он-то Скиталец и есть.

Снова последовала длинная пауза. Тория задумчиво царапала стол кончиком ножа.

— И каждый год, — медленно продолжил Эгерт, — он приходит… В этот самый день?

Тория пожала плечами:

— Никто не знает, что интересно Скитальцу, Солль, — она окинула собеседника взглядом и вдруг добавила в необъяснимом кураже:

— Но думаю, что вы как раз мало его интересуете.

Привычным жестом Эгерт коснулся шрама:

— Что ж… Значит, мне придётся заинтересовать его.

Вечером того же дня Солля навестил декан Луаян.

В маленькой комнате стояли сумерки; Эгерт сидел у окна, и рядом на подоконнике лежала раскрытая книга о заклятиях — но Солль не читал. Уставившись во двор неподвижными, широко раскрытыми глазами, он видел то площадь, где посреди человеческого моря островом возвышается эшафот, то внимательные глаза Тории, нож, рассекающий стебелёк петрушки, и топор, рассекающий чью-то шею… Ему вспоминался туманный деканов рассказ о маге, лишённом за что-то магического дара; потом мысли его переметнулись к ордену Лаш — представилось священное привидение, похожее, как два капли воды, на собственное скульптурное изображение; кутаясь в плащ, оно нисходило на эшафот и спасало обречённого с плахи…

В этот момент в дверь стукнули. Солль вздрогнул и, оробев, хотел было уверить себя, что на самом деле стука не было — но скрипнули ржавые петли, и на пороге встал декан.

В сгущающейся темноте Солль не смог бы различить узор линий на собственной ладони — но лицо декана, стоящего в нескольких шагах, почему-то виделось совершенно отчётливо, и лицо это по обыкновению являло собой воплощённую бесстрастность.

Эгерт вскочил, будто бы вместо колченогого стула под ним открылось вдруг жерло вулкана. Появление господина Луаяна здесь, в убогой комнатушке, которую Солль привык считать своим домом, казалось делом столь же немыслимым, как визит небесной луны в гнёздышко трясогузки.

Декан взглянул на Солля вопросительно — будто бы это Эгерт явился к нему и собирается о чём-то поведать. Солль молчал, в одночасье лишившись дара речи.

— Прошу прощения, — сказал декан чуть насмешливо, и Солль подумал мельком, что Тория поразительно похожа не отца, не столько внешностью, сколько повадками, — прошу прощения, что вторгся к вам, Солль… В нашу последнюю встречу вы говорили, что готовы покинуть университет, и мотивировали это в том числе своей, гм, бесполезностью… то есть невежеством. Вы сказали это серьёзно или для красного словца?

Тёмный сводчатый потолок опустился и придавил Эгертовы плечи. Его выгоняют, и выгоняют с полным на это правом.