одно произведение, «Заветы Нансю», где повсюду просматривается отдалённое мировоззренческое влияние учения Ван Янмина. Например, строчка в Приложении к «Заветам…»: «Столкнувшись с чем-либо, не горюй о скудости благоразумия»; в диалоге с Ганрё Синдзиро есть такие фразы, как «отсрочки и колебания — первостепенный яд, приносящий чрезвычайно много вреда», «отлагательства происходят от недостаточного благородства сердца», «не следует надеяться на гарантированное счастье; если не вызовешь сам благоприятного случая, его никогда не будет; следует улавливать шанс стать героем; устроенный благоприятный случай; время видится счастливым, когда на него оборачиваются по прошествии, — следует быть внимательным» и другие. Далее, в диалогах «Заветов…» под номером 3 мы читаем: «Раз знание и способности — свойства Неба и Природы, то ‘знание незнания знает не боясь, способность неспособности может без обучения’; что это такое? это не просто деяния сердца; если сердце ясно, то и знание будет возникать из ясности». Здесь прямо цитируются слова Ван Янмина. Однако наиболее глубокое совпадение причин и следствий у Сайго Такамори и Осио Хэйхатиро, по моему мнению, можно найти в нижеприведённом отрывке.

Сердце, в котором нет воли к становлению святым, но которое взирает на дела древних и строит бесконечные планы, ещё более малодушно, чем то, что бежит с поля сражения. И Чжу Си говорил, что ничего не выйдет из того, кто бежит, завидев обнажённый клинок. Если с самыми истинными намерениями читать писания святых, но прятать обогащённое этим чтением сердце в тело, не испытывать его и не отправлять практик, то всё это останется лишь знанием об истинных словах и поступках и будет совершенно бесполезно. Слушая сейчас рассуждения людей, замечаешь, что сердца от слов не переходят к делу, а раз всё ограничивается лишь болтанием языка во рту, то это сердца, ни в малой степени не чувствующие. Увидев человека, по-настоящему действующего, понимаешь — что он действительно чувствует. Простое чтение сочинений святых — пустопорожнее занятие; уподоблю его наблюдению со стороны за мастером владения мечом, — этим ничему не научишься. А, раз ничего не можешь приобрести для сердца, но приходится при чём-то присутствовать, лучше не убегать, а расстелить циновку где-то в сторонке.[162]

Когда этот и другие отрывки выстраивают для нас идеальное представление о человеке, мы начинаем думать: обладаем ли способностями ему (идеальному представлению) соответствовать, что сразу же заставляет нас вспомнить про Осио Хэйхатиро. Если в глубине нашей души живёт мудрец, то мы должны обладать с ним единым характером. Это весьма высокомерная философия, совпадающая к тому же с высшим проявлением эгоцентричности, представленной в «Хагакурэ»: «Если не будет убеждённости в том, что ты — первый в Японии, то не будет и никакой пользы».

Если не думать о подобном отождествлении, а тихонько заниматься себе своими делами, и не помышляя о том, чтобы достичь уровня святого, то из такого состояния никогда не возникнет энергия действия. Под отождествлением я понимаю здесь одинаковое восприятие как пустоты внутри себя, так и внутри гиганта, уподобление своего приобретённого нигилизма нигилизму этого гиганта.

Положение о превосхождении подобной точки зрения можно видеть и в письме Ёсида Сёин из тюремной камеры, посланном Синагава Ядзиро.[163] Мацукагэ привязывал одну пустоту к пустоте гиганта, а одно маленькое политическое обдумывание — к высшему идеалу, и испытал всевозможные позы прыжка ради полного слияния малого действия с понятием. Духовный прыжок, который испытал тогда Сёин, сидя в тесной камере, мгновенно превзошёл точку отсчёта обыденной жизни, в единый миг перенеся его в точку отсчёта с новыми пространством и временем.

В нижеследующей строке из Сёина — страшной, которую я не могу забыть, ясно отображено то состояние души, в которое он вошёл: «Сравнив с вечностью неба и земли [понимаешь, что и] сосна, и дуб[164] когда-то станут мухами». Я взял эту строчку из следующего отрывка:

«Говорят, что не могут постичь глубины жизни и смерти, но это от крайней глупости; скажем подробнее. Жаль, когда умирают в 17–18 лет, жаль, когда в 30, но и дожив до 80-90-100 лет никак не могут насытиться. Мушки в траве и водные насекомые живут по полгода, но этот [срок] не кажется коротким; сосна и дуб растут по сто лет, но это не кажется долгим. Сравнив с вечностью неба и земли [понимаешь, что и] сосна, и дуб когда-то станут мухами. Напоминавшие варваров люди образовали династии Хань, Тан, Сун, Мин, превратились в [современный] Китай и до сих пор не исчезли [с лица земли]; если бы не умерли голодной смертью на западной горе, испытывая чувства благодарности за благодеяния великого князя, то жили бы до ста лет, и всё равно, жизнь казалась бы им короткой. Сколько же надо прожить, чтобы перестать за жизнь цепляться? Есть ли впереди какой-либо ориентир? Урасима Такэути сейчас уже покойник; век человеческий — всего-то лет пятьдесят, исстари мало кто доживал до семидесяти; но каким бы приятным делом ты ни занимался, не умерев не станешь Буддой».[165]

В то время Сёин не видел никакой разницы между краткостью человеческой жизни и вечностью неба и земли. Он освободился от всевозможных трудностей, которыми изобилует человеческое существование, отбросил различные условия, которыми обставлен каждый день жизни, и единым махом перепрыгнул от самого маленького к самому большому, от самого короткого к самому длинному, обретя видение единства вещей. Такая позиция, обретённая человеком действия, ставящим смерть перед собой, одновременно, посредством пространственного вхождения в Великую Пустоту могут вернуть к Абсолюту (Великой Пустоте) свою собственную маленькую пустоту, наглядно демонстрируя нам теорию китайкё (возврата к Великой Пустоте). Как уже было сказано ранее, когда разбивается небольшой кувшин (человеческая плоть), пустота, находившаяся в нём до этого, немедленно возвращается к Великой Пустоте.

Деятельная сторона учения Янмина становится очевидной на стадии прыжка от осознания к действию при помощи рычага Великой Пустоты. Если бы не было Великой Пустоты, мы утонули бы в осмыслениях и так и не смогли бы освободиться от рассудочности и познавания. Можно сказать, что, если учение Чжуси есть путь, по которому приходят к интуитивному (доброму) знанию, то учение Янмина есть путь возврата к действию, которое совершают безрассудно при помощи активности, используя как рычаг Великую Пустоту (иными словами — нигилизм), обретённую с помощью интуитивного знания.

Здесь нам следует вернуться к личности Ван Янмина — создавшего эту философскую систему. Ван Янмин был человеком, вырвавшимся из пут рассудочности. Он не был учёным кабинетного толка, но прожил бурную и искреннюю жизнь.

Ван Янмин родился