Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Глава двадцать первая
Мамы не было дома, но меня это не волновало. Я должна была. В последний раз, когда я осталась наедине с Себастьяном в своей квартире… ну, у меня не было сил думать об этом.
Я бросила рюкзак у двери и направилась в спальню. Себастьян шел за мной по квартире, держась как можно ближе ко мне, но не прикасаясь. Скинув туфли, я забралась на свою кровать и придвинулась вплотную к стене.
Себастьян снял ботинки и сел рядом со мной, опираясь на подушки и изголовье. Затем опустил мне на голову свою ладонь и стал поглаживать мои волосы.
— Спи, — пробормотал он.
У меня так отяжелели веки, что держать их открытыми было пыткой.
— Я не должна тебе доверять.
Баш пристально смотрел на меня, неумолимый в своем напоре.
— Наверное, нет.
По крайней мере, он был честен.
— Ты можешь идти.
Он провел костяшками пальцев по моей залитой слезами щеке.
— Я могу, но не уйду.
Я закрыла глаза.
— Обещай.
— Обещаю.
* * *
Я просыпалась постепенно. В глазах у меня словно был песок, а во рту ощущение, будто он набит ватой. Я почувствовала распростертое рядом со мной теплое тело и ответила на первый вопрос, возникший в моем едва проснувшемся сознании. Себастьян остался.
Я подняла глаза и посмотрела на него. Он сидел в той же позе, просматривая свой телефон. Почувствовав меня, он опустил взгляд, и наши глаза встретились. В тусклом свете моей комнаты мне было сложно прочитать выражение его глаз.
— Ты здесь, — прохрипела я.
Баш коротко кивнул, затем взял с прикроватной тумбочки бутылку воды и протянул ее мне. Я приподнялась на локтях и с благодарностью выпила.
— Который час? — спросила я.
— Почти пять. Ты не долго спала, — он опустился на кровать, перекатившись на бок, так что мы оказались лицом к лицу. — Ты спишь, как будто тонешь.
Я задалась вопросом, цепляюсь ли я за поверхность или принимаю свою судьбу, как у меня на рисунке, но не стала спрашивать. Я не хотела знать.
— Ты за мной наблюдал?
— Конечно.
Я чуть не улыбнулась, мой личный преследователь.
— Конечно.
Его черные глаза застыли в решимости.
— Ты расскажешь мне, что случилось?
Я коснулась его лица, напряженных мышц его челюсти. Как мог этот мальчик, который когда-то вел себя так, будто меня ненавидел, лежать сейчас здесь со мной, заботиться обо мне? Как мы так далеко зашли?
— Случилась Елена, — я скользнула кончиками пальцев по подбородку Баша и придвинулась ближе, коснувшись грудью его груди. — Ты спросил меня, почему мы здесь живем, и я сказала тебе, что мой отец умер. Ты задумывался о страховании жизни?
Он поймал мою руку, зажав ее между нами.
— Наверное. Не знаю.
Я покачала головой, прислонившись к подушке.
— Ничего подобного. Большинство видов страхования жизни не имеют юридической силы, если застрахованный совершает самоубийство, а мой отец именно так и поступил.
— Господи, — вздохнул он. — Я думал, он заболел или что-то в этом роде.
— Да, он болел. Он так долго болел, Баш. У него был БАС1. Ему поставили диагноз за несколько месяцев до того, как мы переехали в Швейцарию. Это смертный приговор, но моя мама изучила тему и нашла в Европе команду врачей, которые проводили испытания на пациентах на ранней стадии диагноза, так что мы должны были попробовать. Мои родители всегда были со мной честны. Они сказали мне, что, если нам повезет, отец проживет еще лет пять, но, скорее всего, меньше.
Я прильнула к нему, к его теплу, к его твердой силе, и Баш обнял меня, притянув еще ближе.
— У нас был один хороший год. Ему становилось все хуже, и было очевидно, что он не проживет пять лет, но тот год мы наполнили всеми воспоминаниями и впечатлениями, какими только могли. А потом… наш второй год там… Боже, у меня нет слов. То, что случилось с моим отцом, навсегда изменило меня. Но мы переехали в Швейцарию не только ради лечения. У мамы и папы были планы на случай, если станет плохо — потому что плохо было всегда. Когда пришло время, когда он испытывал постоянную, ужасную боль, и просто не было смысла продолжать, мы поехали в клинику, и там ему ввели смертельную комбинацию препаратов, которая остановила его сердце. Мы с мамой были рядом с ним, целовали его и говорили, как сильно мы его любим и что это нормально — отпустить.
Я расплакалась, тихо всхлипывая. Не прошло и двух месяцев. Легче мне не стало. Даже близко. Я была готова к его смерти, но реальность этого, реальность…
— Грейс, — Себастьян зарылся пальцами мне в волосы, но вместо банальностей он прикоснулся своими губами к моим губам, поцеловав меня крепко и глубоко.
Я погрузилась в его поцелуй, дав ему увлечь меня в свой вихрь, подальше от моей печали и опустошенности.
Я хотела вцепиться в него когтями. Чтобы спастись от непрекращающейся боли. Я извивалась на нем, закинув ногу ему на бедро и двигаясь лоном по его эрекции. Себастьян провел ладонью по моей спине, скользнул ею под бюстгальтер, а затем вернулся к моей попе и, сжав ее, расположил меня так, что оказался сверху.
Его горячие и жадные губы переместились на мою шею, посасывая мою кожу, и я прижалась к нему, всхлипывая от вихря удовольствия и боли. Баш прошелся зубами по моей ключице, царапнув плечо, и я задрожала от каскада сдерживаемых эмоций, мне хотелось чувствовать это неконтролируемое желание, а не жгучую тоску у меня внутри.
Я потянулась к его ремню, но Баш остановил меня, схватив за запястье. Откинув голову, я посмотрела на него. Между его бровями залегла глубокая морщина, челюсть напряглась и упрямо выпятилась вперед.
— Ты не хочешь меня? — растерянно спросила я.
— Я так чертовски сильно хочу тебя, что чувствую твой вкус. Но не собираюсь трахать тебя, когда ты по кому-то плачешь. Когда я буду внутри тебя, все пролитые тобою слезы будут только из-за меня.
Его губы снова скользнули к моим, на этот раз медленнее, показывая мне, что он хочет меня, вот так, просто так.
— Грейс! Черт возьми!
Мы оторвались друг от друга, а я в панке распахнула глаза.
— Мама дома.
Себастьян