восьмом принце не покидали его даже тогда, когда они въехали в ворота дворца.

Когда я думаю, сколько времени мы с тобой потеряли, Су, мне хочется выть от сожаления и презрения к себе за собственную нерешительность и слабость. Сколько было упущено минут, часов и дней, когда мы могли бы быть счастливы вместе! Или всё-таки Чжи Мон прав, убеждая меня, что всему Небесами отпущено своё время и срок?

Изменилось бы что-нибудь, если бы уже тогда ты приняла меня? Если бы я вёл себя иначе? Если бы силой увёз из дворца, навсегда покинув Сонгак? Если бы давил на тебя, выясняя, кому ты отдала своё сердце? Если бы, выяснив, убил его, как и говорил тебе? Что бы это изменило?

Столько вопросов без ответов…

Отчаяние твердит мне, что всё было бы иначе, безысходность вслед за Чжи Моном повторяет: на всё воля Небес, а разум настаивает: тогда было ещё рано. А я разрываюсь между ними и не верю ни тому, ни другому, ни третьему.

Было рано? Для чего? Для того, чтобы любить тебя?

Но я уже тебя любил! И пусть ты отталкивала меня, понимал: ничего не выйдет. Поздно. Ничто не сможет вытравить тебя из меня, ничто не сможет заставить перестать думать о тебе и тянуться к твоему свету.

Ты уверяла меня, что я заблуждаюсь. Говорила, что обычно люди дорожат тем, кто помог им в трудные времена, и начинают думать, что это их единственный сторонник, называя его своим другом. Ты пыталась убедить меня в том, что я путаю любовь и дружбу, неверно истолковывая свою привязанность к тебе. Как же ты ошибалась, моя Су! Ведь ты всегда знала, что я не из тех людей, которые привыкли проявлять эмоции. Но я уже тогда понимал, что люблю тебя, как бы ты ни сопротивлялась, как бы ни пыталась иначе назвать мои чувства к тебе.

Я уже тебя любил!

Так неужели тогда, в то время, было ещё рано? Были ли те дни нашей с тобой потерей, одной из многих?

Найду ли я когда-нибудь ответы на все эти вопросы? Да и нужны ли они мне теперь…

***

Фестиваль Чуньян{?}[Фестиваль Чуньян (праздник Двойной девятки) – традиционный осенний праздник, который отмечается в девятый день девятого месяца по лунному календарю. Согласно обычаю, в этот день пьют вино из хризантем, угощаются пирожными, поднимаются в горы и носят с собой веточки кизила для избавления от бед и достижения долголетия.] в этом году собрал во дворце Корё всю королевскую семью, за исключением третьего принца, уехавшего по поручению короля проверять склады с зерном в дальних провинциях, да припозднившегося десятого, которому простили эту оплошность ввиду его недавней свадьбы.

Девятый день девятой луны выдался погожим и солнечным, и праздник устроили на большой открытой веранде, где с самого утра было шумно и весело: столы украшали затейливые пирожные, кругом благоухали хризантемы, все пили вино, настоянное на этих прекрасных поздних цветах, и развлекались играми и поэзией.

Но четвёртый принц даже не старался делать вид, что разделяет общее приподнятое настроение, не принимал участия в семейных забавах, ничего не ел и не пил. Он сидел неподвижно, как статуя Будды, смотрел прямо перед собой, на столик наследного принца, и думал только об одном: когда же это случится и как ему это предотвратить.

Все смеялись над удачной шуткой Бэк А, а Ван Со ощущал вокруг себя лишь фальшь и притворство. Ему казалось, что он попал в волчью стаю, где каждый готов перегрызть другому горло. Но нет, у волков всё иначе: проще, понятнее, яснее. И чувство стаи, и безоговорочное почитание вожака, и намерение убить – открытые, без мерзких интриг и лицемерия.

А он находился не в стае, а во дворце, где всё было гораздо запутаннее, сложнее и оттого намного страшнее.

И его изгоняли отсюда. Вновь.

Король приказал ему покинуть Сонгак и вернуться в Шинчжу сразу после праздника Двойной девятки.

Эта мысль просто убивала Ван Со! И если бы только она одна!

Бэк А пил вино из хризантем с упирающимся Ван Чжоном под весёлый смех присутствующих. Никому не было дела до терзаний четвёртого принца. Никто не смотрел на него.

Ван Со закрыл глаза – и вновь оказался на крепостной стене, где несколько дней назад стоял перед королём и наследным принцем. Он догадывался, о чём пойдёт речь. Дворец напоминал взбудораженный муравейник. Кругом творилось невообразимое: люди жаловались, что родственники Ван Му взимают двойной налог. Министр Пак Ён Гу обвинил наследника престола, что тот знал о преступлении, но не смог контролировать свою родню, а это непростительный недостаток для будущего правителя. И главы влиятельных семей обратились к королю с требованием сместить Ван Му.

Король Тхэджо должен был принять решение, и Ван Со собирался исполнить любой его приказ, чтобы помочь наследному принцу сохранить расположение совета министров, но оказался совершенно не готов к тому, что услышал.

– Думаю, тебе пора вернуться в Шинчжу, – тяжело проговорил король после долгих размышлений, во время которых и Ван Со, и Ван Му, не говоря уже о первом министре и Чжи Моне, молча ожидали за его спиной. – Уезжай сразу же после фестиваля Чуньян.

– Вы… гоните меня? – Ван Со не верил, что правильно расслышал и понял отца.

Но король Тхэджо не шутил. Такими вещами не шутят, а подобными словами не бросаются.

– Люди хотят, чтобы ты занял место наследного принца.

Что?

Ван Со потерял дар речи.

Он не знал о том, что министры предложили королю назначить его наследным принцем вместо Ван Му по настоянию Пак Ён Гу. Не знал, что его задумали рассорить со старшим братом, чтобы подорвать позиции последнего. Он ничего не знал, и поэтому новость раздавила его, и он ошеломлённо смотрел на отца. Нет, сейчас перед ним был не отец, а король Корё, который приказывал ему вновь вернуться в гибельную ссылку.

– Вы… действительно этого хотите, Ваше Величество? – еле выговорил принц, всё ещё отказываясь верить.

– За этим стоит клан твоей матери, – вздохнул король, поворачиваясь к нему. – Они используют тебя, чтобы укрепить свою власть.

– Но почему же я должен уехать, если я ни при чём? – попытался возразить ему Ван Со, немного придя в себя. – Это же несправедливо!

Он вспомнил, как ещё совсем недавно на берегу моря говорил Хэ Су о том, что его постоянно выгоняют из Сонгака, хотя он не