Может показаться, что я просто пытаюсь защитить свою репутацию, но ведь в конечном итоге не я одна рассуждаю таким образом. По некоторым оценкам, примерно четверть представителей рода человеческого испытывает такое отвращение к математике, что даже не пытаются в ней разобраться; а если на них давят (например, официант стоит над душой и нетерпеливо переминается с ноги на ногу, пока ты пытаешься высчитать чаевые) — они просто паникуют. В худших случаях эта нелюбовь превращается в «математическую тревогу» — звучит как подходящий диагноз, но на самом деле это просто название, придуманное учеными для ощущения «о-о-о, у меня не получится», которое возникает у многих, как только нужно что-нибудь посчитать. И это все про меня. Я почти чувствую, как опускаются психические заслонки, стоит мне увидеть какую-нибудь арифметическую задачку. Скорее всего, я не стану и пытаться ее решить и даже простейшие расчеты проведу на калькуляторе.

Но так было не всегда. Когда мне было одиннадцать, уроки математики вгоняли меня в краску по другой причине. Мой учитель математики, мистер Гриффитс, задавал очередную задачу и, проходя по рядам, сосредоточенно вглядывался в лицо каждому. Ждал ответа. В конце концов, когда тишина ему надоедала, он обращался за ответом ко мне: «Ладно, Кэролайн, избавь их от страданий». Обычно я знала ответ, но иногда притворялась, что не знаю, боясь показаться зубрилой. Но математику я тогда понимала хорошо.

Однако вскоре моя дружба с числами зачахла. Не знаю, как это произошло и почему. Я просто перестала быть лучшей в классе по математике и скатилась практически в самый конец списка. С тех самых пор я стараюсь всячески уклоняться от любых связанных с математикой задач, что мне чаще всего отлично удается. Но так как в основе большинства (если не всех) исследований, о которых я пишу, лежат какие-то расчеты, математика проникает в мою повседневную жизнь намного чаще, чем мне того хотелось бы. Так что я решила восстановить утраченные навыки.

Вас это может удивить, но базовое понимание математики встроено в человеческий мозг — да и в мозг большинства других животных: от обезьян до крыс, собак и даже некоторых видов рыб. Животные нередко понимают разницу между «много» и «не так много» — судя по всему, этот навык очень важен для выживания, а потому сохранился в процессе эволюции. У людей же есть дополнительное преимущество: мы умеем манипулировать абстрактными числами, превращая размытую идею числа в реальные величины. Французский нейробиолог Станислас Дихейн обнаружил, что примерные математические расчеты обрабатываются в визуальных и пространственных отделах мозга, тогда как для произведения точных вычислений в работу включаются языковые отделы. То есть гуманитарии и математики не должны ничем отличаться. А ведь это была моя любимая отговорка.

Оксфордский профессор математики Маркус дю Сатой вообще заявил, что нематематического склада ума не существует. Даже если посмотреть на людей с дискалькулией (математический аналог дислексии, которому подвержены примерно 5 % популяции) — все равно все мы математики, считает дю Сатой. Потому что математика — это способность видеть шаблоны в окружающем мире. Вам может нелегко даваться арифметика, но выявление шаблонов — это основополагающий навык. Если он у вас есть, вы можете освоить бóльшую часть математической программы. Дю Сатой говорит, что навык выявления шаблонов критически важен для выживания и потому он попросту культивировался в ходе эволюции. «Если вы видели что-то симметричное — скорее всего, это была морда животного, которое могли съесть вы или которое могло съесть вас. В любом случае, выживал тот, кто мог распознать эту симметрию», — недавно написал он в газете Guardian в статье, явно отрицавшей существование нематематического мозга‹‹1››. «Точно так же люди с развитым чувством чисел могли оценить, превосходят враги их племя численно или нет, — и на основании этого решить, сражаться или спасаться бегством».

Тем не менее, естественно, математические способности у разных людей развиты по-разному. Рои Коэн Кадош, когнитивный нейробиолог из Оксфордского университета, среди прочего интересуется причинами, которые обусловливают эти различия. Он изучает, как эти бессознательные склонности формируются в обучении, а также какие факторы влияют на математические способности (например, особенности личности, внимания и логические навыки). Выслушав мою историю, он предположил, что причина моих математических неудач, скорее всего, кроется в недостатке уверенности в себе — и, между прочим, я уже не раз слышала, что переживания по поводу того, что не сможешь что-то сделать, забирают у мозга ресурсы, которые вообще-то могли бы помочь решить задачу. Неужели я сама себя убедила, что я так плоха в математике? Возможно, по той же причине 54 % мальчиков и 65 % девочек считают математику трудной, согласно недавнему отчету Организации экономического сотрудничества и развития (OECD)‹‹2››.

Если причина действительно в этом, снова полюбить цифры будет намного проще, чем я думала. Даже не придется особенно вмешиваться в работу мозга.

Рои помог мне связаться с одним из своих студентов, Амаром Саркаром, который недавно закончил исследование того, как стимуляция определенных областей мозга помогает людям справиться с отвращением к математике и обнаружить в себе скрытого математического гения‹‹3››. Хотя сам Амар выражается иначе. Когда мы встретились в Оксфордском университете, он произвел на меня впечатление человека очень осторожного и сдержанного, который старается формулировать свои мысли так, чтобы из его исследования нельзя было сделать никаких преувеличенных выводов. Он подчеркивает, что мое стремление опробовать все на себе — это не наука. «С научной точки зрения любые полученные вами результаты будут недействительны. Но для вас это все равно может быть интересный опыт», — сказал он. Амар — совсем молодой ученый, еще не прошедший испытание многократным неправильным цитированием в научных СМИ, и меня удивляет, как ясно он понимает: если дать журналисту неправильную информацию, тот может на весь свет раструбить, что нашелся-де исследователь, который выпускает на волю скрытых математических гениев. Так что и мне, пожалуй, не стоит делать подобных заявлений. Но вообще-то это не такое уж и сильное преувеличение. В недавнем исследовании Амар сравнивал две группы людей: одни испытывали отвращение к математике, другие — нет. Он обнаружил, что, хотя студенты из группы с нормальным отношением к математике лучше справлялись с ней в реальной жизни, студенты с «числобоязнью» тоже неплохо выполнили задание. Их показатели были намного выше среднего, как и можно было ожидать от студентов Оксфорда, из которых по большей части состояла выборка этого исследования. То есть их трудности с математикой были практически не связаны с истинными способностями.

Тем не менее на простые вопросы о суммах (например, правда ли, что 8 + 2 = 10) люди со страхом перед математикой отвечали намного медленнее. Кроме того, показатели кортизола, гормона стресса, в крови у них были намного выше, чем у их более уверенных товарищей. Но — и вот здесь становится действительно интересно — когда у них с помощью электрических сигналов стимулировали работу правой префронтальной коры (она находится чуть выше глаз, наверху лба, и контролирует эмоциональные реакции), это повлияло не только на уровень кортизола. Они стали отвечать на математические вопросы примерно на 50 миллисекунд быстрее. Как уже говорила Лила Чрусику в Канзасе, 50 миллисекунд — это довольно много для психологов, хотя для реальной жизни намного важнее снижение показателей кортизола. Чем меньше в крови этого гормона, тем меньше напряжения мы ощущаем — так что такое изменение не останется незамеченным. Может ли такое простое вмешательство, небольшое снижение напряжения, действительно помочь полюбить математику? Или, по крайней мере, меньше ее ненавидеть?