– Иди сюда, – говорит он. – Давай руку.

Васька вовсе не собиралась протягивать ему руку, –восседать на гипсовой лошади еще глупее, чем восседать на куцем седле мопеда, ктому же гипс пачкается, – она не собиралась, но уже через мгновениеоказывается на лошадином крупе. Единственное утешение – теперь она сидит непозади Ямакаси, а впереди него.

– Вы всегда жили одни?

– После смерти родителей – да.

– И никто вам не помогал, бедным сироткам? «Бедные сиротки»,«бедные, бедные сиротки», «бедные вы мои сиротки», – Васька уже когда-тоэто слышала.

– Что значит – не помогал?

– Не было никого, кто проявил в вас участие?

– Зачем ты спрашиваешь?

– Просто… Интересно было бы узнать про твою жизньпобольше. Ты считаешь это излишним любопытством?..

Васька медлит с ответом.

Что, собственно, произошло? Она познакомилась с парнем,который так ловко перемещается по крышам, что и зовут его – Ямакаси. Онапознакомилась с ним, как знакомилась со всеми другими из разношерстногосообщества экстремалов:

это Ильич, он занимается фристайлом; это Кузя, он занимаетсякайтингом и только вчера вернулся из Австралии; это Вован, он альпинист,потрать на него вечер, если не сложно. Только не заговаривай о горах: Вован стремя ребятами ездил на Хибины, они все погибли и лишь он остался жив, об этомдаже в новостях сообщали.

Она переспала с Ямакаси, как до этого спала с Ильичом, Кузейи альпинистом Вованом: секс, как перемена впечатлений, как тренировочный лагерьперед очередным восхождением, перед очередной попыткой взлететь в небо, передочередным спуском через пороги вниз по реке. Никто из них не пытался особовникнуть в Васькину жизнь – и она тоже не вникала. Собственно, тут и вникать нево что: большинство этих парней гораздо менее интересны, чем дело, которым онизанимаются. И Васька нужна им не для всепоглощающей и вечной любви (хотявстречались и такие экземпляры, она выпроваживала их быстрее, чем всехостальных). Васька нужна им, чтобы расслабиться, чтобы не думать о том, что следующеевосхождение, следующий полет, следующий спуск могут оказаться последними.Васька нужна им, чтобы подтвердить собственную состоятельность.

Они нужны ей по той же причине.

К чему клонит Ямакаси, куда он ведет гипсового коня? –Васька не может избавиться от ощущения, что они и вправду движутся, мернопокачиваясь в седле: знакомое до последнего штриха пространство мастерскойнеуловимо меняется. Стен больше не существует, впереди неожиданно образовалсякоридор, почти такой же, какой оставался за Ямакаси там, наверху, в прогалинахмежду железными холмами. Так же клубится сгустившийся воздуху входа, но есть иразница.

Коридор там, наверху, был абсолютно пустым, абсолютностерильным.

Этот же наполнен тенями, смутными (хотя и когда-товиденными) силуэтами, он уходит в темноту или, вернее, в черноту, котораявремени от времени вспыхивает слепящими точками, змейками, спиралями. Точнотакая же спираль притаилась между большим и указательным пальцем левой рукиЯмакаси, Васька видит эту татуировку перед собой и сейчас. Когда-то продвинутыйЛеха рассказывал им с Бычком о спиралях и еще о витраже с розой, и еще о рыбьемпузыре, и еще о гало. Занятные были побасенки, вот только Васька не можетвспомнить из них ни слова, столько лет прошло!.. Кажется, все эти штуки были неменее опасны, чем тополь-кровосос, и (если с ними неловко обращаться) убивалинаповал. Должна ли она опасаться черной спирали, вытатуированной на рукеЯмакаси или стоит опасаться чего-то еще, не менее знакомого? Она не особенновглядывалась в татуировки, но наверняка в их зарослях сыщутся и рыбий пузырь, ивитраж с розой, и гало…

Взрослая Васька нисколько не боится спирали (еще чего!), ноей смертельно хочется спать.

– …Ты считаешь это излишним любопытством, ответь?

– Нет, но…

Движение лошади укачивает Ваську, копыта постукивают цок-цок-цок,глаза слипа-аются, куда же все-таки они едут?..

– Куда мы едем?

– Мы стоим на месте, кьярида миа…

Движение лошади укачивает Ваську, а тихий голос птицыКетцаль убаюкивает.

– Значит, жили-были на свете две бедные сиротки?..бедные, бедные сиротки…

– Бедные сиротки. Знаешь, так называл нас один человеккогда-то.

– Что за человек?

Если бы Ваське не хотелось спать, она бы наверняка заметила,что сквозь вату птичьего клекота проскакивают иголки вполне целенаправленногоинтереса: ни один вопрос еще не был задан просто так.

– Я плохо его помню…

– Но кое-что все-таки помнишь?

– Смутно… Его звали дядя Пека.

– Странное имя.

– Скорее, прозвище. Это мы с Микой… с сестрой так его называли.А на самом деле он был Павлом… Павлом Константиновичем. Павел Константинович,точно.

– Так-так… Продолжай…

Засыпающая Васька не вполне понимает, куда клонит Ямакаси.

– Что тебя интересует?

– Этот… дядя Пека… Он что, помогал бедным сироткам?

– Вроде бы. Помогал деньгами, помог сохранить квартиру…

– Да, сохранить такую шикарную квартиру без постороннейпомощи двум бедным сироткам очень трудно.

Ямакаси не видел квартиры, он не выходил за пределымастерской, и трех часов не прошло, как он появился здесь впервые, – и приэтом уже живо рассуждает о достоинствах их с Микой жилплощади. Почему? Васькадолжна бороться со сном, иначе что-то очень важное пройдет мимо нее.

– Откуда ты знаешь про шикарную квартиру?

– Ты сама мне об этом сказала. Ровно этими же словами –«квартира шикарная». Вспомни!..

– Ну-у, может быть…

– И где теперь дядя Пека?

Спираль между большим и указательным пальцами вращается ивращается, засасывая Ваську.

– Его нет.

– Что значит – нет? Он больше не поддерживает вас?

– Он умер. Точнее – погиб. Точнее – его убили.

– Вы, наверное, очень переживали?

– Ведьма переживала. А про себя я не очень-то помню.

– А как его убили?

– Темная история… Он ведь был каким-то крупнымфункционером, или бизнесменом, или что-то в этом роде. Ворочал большими деньгамии наверняка нажил массу врагов. Словом, его убили. Не здесь, не в России.

– А где?

– Я не знаю. Кажется, речь шла об Испании.

– Он был одинок?

– Одинок?…

– Я имею в виду семью… Жена, дети и все такое.