— Si, patron,[82]— последовал быстрый ответ.

Грязными пальцами, неуклюжими, как лопата, крестьянин вытащил мешочек из кармана и передал его через завитки сигаретного дыма хозяину по имени Патрисио.

Разноцветные кусочки глины, обработанные костяные обломки и черный камень с глубокими насечками высыпались на мягкую ладонь Патрисио.

Хозяин молча рассматривал сокровища крестьянина.

— Мусор какой-то, — сказал его сын Эрнесто.

Карлос втиснул пистолет обратно в предательскую кобуру и ударил крестьянина по голове, компенсируя досаду.

— Я думал, он нашел что-то ценное, — сказал он.

Молодые люди закурили.

— Где ты нашел это? — спросил патрон спустя некоторое время.

Крестьянин, заслонив глаза от солнца, указал вверх на холм.

— Там есть пещера.

— Зачем ты полез в пещеру?

— Я искал змей.

Крестьянин был напуган. Речь его была невнятной.

— Змеи, я убиваю змей и продаю кожу.

— А также съедаешь мясо. Да? — спросил патрон. Крестьянин кивнул. — Что еще ты нашел в пещере, сеньор Змеелов?

— Там было очень темно. Я нашел это, там были и другие вещи, но они слишком большие, и я не смог их унести. У меня с собой только маленький фонарь. Я испугался. Это ваша земля, простите. Возьмите это… это подарок.

Эрнесто смял сигарету и сказал:

— Vamos.[83]Хочу в джакузи.

Лошадь Карлоса послушно сделала два шага по направлению к тропинке.

— Подожди, — приказал хозяин. — Ты отведешь нас в пещеру, Змеелов?

— Как пожелаете, хозяин. Это недалеко.

— Черт, Papi, — заныл Эрнесто. — Зачем нам тащиться в эту вонючую пещеру? Мы можем скупить все музеи, набитые точно таким же барахлом, если тебе этого так хочется.

— Заткнись, — резко ответил хозяин. — Это следы материальной культуры индейцев. Камень был обработан человеком, он, может быть, доисторический. Это наша земля, это наше наследие — и твое тоже, студент. Сколько поколений жизнь нашей семьи была лучше, чем жизнь нашего друга Змеелова? Совсем немного.

Он отпустил стрелка.

— Карлос, отправляйся назад и передай повару, чтобы задержал обед, может, на час.

Крестьянину он сказал:

— Змеелов, мы с сыном пойдем с тобой.

Карлос развернул свою великолепную чалую лошадь и уехал.

Они привязали лошадей к кустам и около двадцати минут взбирались вверх по холму. Крестьянин шел легко, потертая шерстяная ruana,[84]служившая ему верхней одеждой и одеялом одновременно, развевалась за его спиной.

Когда-то здесь выращивали кофе, но нынче большей частью это была поросшая кустарником плодородная красная земля вулканического происхождения, невспаханная и заброшенная. Отец с сыном изо всех сил старались не отставать. Когда наконец они достигли вершины холма и, пошатываясь, вышли на почти плоскую поляну с большим тенистым красным деревом, крестьянин уже ждал их.

— Вот и пришли.

— Слава тебе, Господи, за эти небольшие милости, — сказал его сын. Он промокнул лоб шелковым платком.

— Я не вижу пещеры… — начал было отец, но замолчал, увидев, что свисает с дерева.

Змеелов сбросил свою шляпу. Сутулость, раболепие крестьянина, а также его провинциальный акцент исчезли. Он превратился в незнакомца с резким голосом, который вел себя, как хозяин. Только мертвый взгляд остался прежним.

— Кто ты? — спокойно спросил Патрисио Кабальеро.

— Я же говорил тебе. Я ловлю змей.

Мой испанский был резче. Я отказался от мелодичных интонаций и более мягко произносимых гласных. Моя речь больше не походила на испанский язык бедняка с Анд, это был грубый язык, в котором безошибочно узнавался карибский акцент. Я был дома.

— Иногда мне кажется, что я — судья. Главный судья. Я ждал тебя, неделями ждал. Если бы ты не появился сегодня, ты пришел бы завтра. Может, это произошло бы где-нибудь еще, но мы бы обязательно встретились. Я долго ждал. Что для меня еще одна неделя, еще один день?

— Papi, что происходит?

— Заткнись, Эрнесто.

Кабальеро отдышался. Он потянулся в карман рубашки за новой сигарой.

— Тебя, наверное, как-то зовут? Как твое имя, фамилия, сеньор Змеелов?

— Имя — неважно. Но я хочу, чтобы ты знал, кто я. Это важно. Когда-то я был законником в Майами.

— Ты что, из наркополиции? Или сам по себе? Может, истребитель вредителей за вознаграждение? Ковбой, который пришел, чтобы похитить нас, запихнуть в самолет? Ты действительно вообразил, что такое возможно?

Улыбка крестьянина не поднималась выше его пустых глаз.

— О нет, не так изящно.

— Papi, я его знаю! Я знаю, кто он такой, — в страхе и волнении лепетал юноша. — Он тот вор-полицейский, который убил Педро и украл наши деньги. Ты помнишь? Около двух лет назад Сантьяго убил его семью, но денег мы так и не увидели. Ты должен его помнить!

Хозяин замер. Он тихо спросил:

— Ты убил моего брата Педро?

— Да.

— А мы убили твою жену и детей. Я помню.

Сигарный дым тяжело повис в неподвижном горном воздухе.

— Да он сумасшедший. Loco![85]— заорал его сын. — Когда остальные копы приехали, то увидели, как он голый катается по земле. Loco! Ты ненормальный, — снова выпалил Эрнесто Кабальеро, брызжа слюной.

Крестьянин не пошевелился.

— Ты сумасшедший, Змеелов? — спросил Патрисио Кабальеро.

— Сумасшедший.

Я подумал об этом, чертя в пыли полукруг носком сандалии.

— Это не так плохо. Безумие придает свою ясность. Да, будем считать, что так и есть. Я псих.

Отец показал жестом на красное дерево.

— Это произведение искусства безумца? Или запугивание? А может, бутафория? Напоминание о том, что может произойти, если мы не уйдем тихо? Мы уйдем тихо. Но ты никогда не покинешь эту страну живым, полагаю, ты это знаешь. Ты встал на тропу самоубийцы.

Я пожал плечами.

— Я не настолько безумен, чтобы беспокоиться об этом. Это виселица. Виселица, на которой все кончится.