Томми быстро натянул одежду, и они окунулись в прохладный жемчужный мир серого тумана. Сперва машина медленно двигалась по улицам, но солнце, поднявшись выше, быстро разогнало дымку.

Это был странный день, и позже Томми всегда вспоминал несколько пронзительных четких картин. Отполированный пол и длинное, на всю стену, зеркало балетного класса, где Марио проводил утреннее занятие. Марио, прямой и стройный, стоял посреди класса, голосом и щелчками пальцев направляя учеников (все они были младше Томми) через сложные комплексы упражнений — полутанец, полу-акробатику — которые неискушенный глаз не мог отследить. Стоя в стороне, Томми наблюдал за ними со странной завистью.

Ученики толпились вокруг Марио, требуя его внимания с той легкостью, на которую Томми никогда не отваживался, и звали его то «Мэтт», то «мистер Гарднер». Один мальчик лет одиннадцати-двенадцати, маленький, гибкий и удивительно компактный, явно был выскочкой и любимчиком. Он продолжал становиться в позиции, делал изумительно высокие броски ногами, стремительно вращался. Изящный, яркий и нахальный, он встряхивал густой шапкой темных кудряшек, и взгляд его сияющих глаз повсюду следовал за Марио с явным обожанием. Он был в центре каждой группы, а после одного из показов подскочил к Марио и заговорил быстрым задыхающимся голосом. Томми не расслышал слов, но Марио положил ладонь мальчику на спину, слегка поддерживая его, а паренек выгибался все сильнее и сильнее, потом напрягся, как свернутая пружина, и сделал быстрый чистый кувырок назад. Марио улыбнулся:

— Неплохо, Эрик. Видишь, у тебя и так получается… мне даже помогать тебе не надо.

Повернув голову, Марио встретился с Томми глазами, и бесформенная зависть исчезла. Марио был мягок и фамильярен с этими детьми там, где с Томми обходился жестко, резко и требовательно. Но Томми понял, что эта разница была самым большим комплиментом, который Марио только мог ему сделать. Они были партнерами, профессионалами, и Марио, презирая потворство слабостям, требовал от Томми всего, на что тот был способен.

Потом — живописная горная дорога с видом на океан и несколько часов на пустынном песчаном пляже. Плавать было слишком холодно, к тому же Томми побаивался шумного прибоя. И все-таки они окунулись на несколько секунд, и Томми навсегда запомнил шок, который испытал, когда вода на губах в самом деле оказалась соленой. На песке, под защитой скал, было тепло и спокойно.

Они лежали, раздевшись до плавок, и Томми лелеял забавное чувство, будто бы его перекатывает по поверхности вращающегося мира. Мерный грохот волн затягивал так глубоко, что не было нужды даже в отчетливых мыслях.

Завороженный солнцем и песком, переполненный ощущениями до такой степени, что уходил в фантазии глубже, чем в сон, Томми лежал, касаясь локтем плеча Марио, и безграничное его счастье не требовало осознания. И когда волны дотянулись-таки до их ног, обдав ступни холодом, он ощутил почти физическую боль.

— Наверное, нам пора, — сонно сказал Марио, переворачиваясь.

Огромное красное солнце касалось края воды, океан пылал. Молча собрав вещи, они пошли к машине. Томми обернулся на миг, запоминая оранжево-золотое сияние, где небо, песок и море сходились воедино в неистовом пожаре.

«Я никогда этого не забуду, — яростно пообещал он себе. — Никогда!»

И никогда не забыл.

К тому времени, как они влезли в свои влажные холодные штаны, все краски угасли, оставив только бледно-красный ободок на горизонте. Заведя машину и вырулив на дорогу, Марио вздохнул:

— Черт возьми… если бы ты выглядел на несколько лет старше, Томми.

Томми моргнул, заставляя себя вынырнуть из полудремы. В первый раз за день он вспомнил об их с Марио разнице в возрасте. И встревожился, что это замечание предшествует очередной внезапной смене настроения, когда Марио становился резким, хмурым и раздражительным, отбрасывая Томми в детство и отдаляясь в ту жизнь, куда мальчику не было доступа. Но на этот раз пронесло.

Марио, повернувшись, улыбнулся.

— Я не… в смысле, хотел поужинать в одном из моих любимых местечек. Но тебе… сколько? Четырнадцать?

— Будет пятнадцать через пару недель, и ты об этом знаешь.

— Пусть так, но выдать тебя за совершеннолетнего не выйдет. Во всяком случае, в этом баре. Забудь. Возьмем жареных цыплят или креветок на вынос? Или съездим в парк развлечений, где работает Джо?

Томми проголосовал за первый вариант. После долгого дня возле океана он был не в настроении для шума и суеты.

Они задержались у подносов с жареными цыплятами, а потом была долгая поездка по побережью в темной машине. Черту города они пересекли часов в десять. Путь лежал по извилистым каньонам, где во тьме простирались обширные земельные участки. Движение убаюкивало. Радио играло джаз — тихо, с похожим на стук сердца ритмом под налетом дремоты. Томми был сытый и сонный, лоб начинал гореть будущим солнечным ожогом. Закрыв глаза, он вскоре перестал чувствовать повороты. А потом, свернувшись в теплой темноте, ощутил, как голова его упала Марио на плечо. Томми начал вставать, отодвигаться, но на середине движения, вздохнув, соскользнул обратно в уютную тьму.

Казалось, не прошло и секунды, но Томми понял, что машина стоит на месте, а сам он лежит головой у Марио на коленях. Парень наклонился выключить радио — это слабое движение и разбудило Томми. Все еще пребывая в присущем детям пограничном состоянии между сном и явью, он знал, что Марио легко целует его в висок. Еще мгновение Томми лежал в этой вялой дреме, потом Марио выпрямился, сон и темнота пошли на убыль, и Томми, зашевелившись, вздохнул.

— Что это? Где мы?

— Дома, Том. Просыпайся.

Последний обрывок сна мягко упал обратно в темноту, но у Томми сохранилось впечатление, что они сидят в машине не одну минуту, и лишь осторожная попытка выключить радио прервала все действо. Кажется, Марио бормотал что-то вроде: «Черт, только не здесь!», но Томми уже сомневался, не привиделось ли ему это во сне.

— Я что, заснул?

— Ага. Устал, наверное.

В его тоне появилась какая-то новая нотка: Томми