Бирона, Иван Яковлевич почти забыл про куртуазность и всякие амуры александровского времени. Анна Иоанновна этого не поощряла, а самому Бирону двух тёток вполне хватало. Опять же в России и так не сильно успело блядство внедриться в жизнь знати. Только отдельные экземпляры выделялись. Вроде Елизаветы Петровны. Но после бунта неудачного гвардейцев, дщерь петрову Бирон приказал посадить под домашний арест и не допускать к ней никого мужеску полу и вообще дворян. Служанок наняли из башкирок, дочерней лучших воинов. И возраст ограничили с двенадцати до четырнадцати лет. В этом возрасте заговор замутить не просто.

Так что на балу, который устроил князь Михаил Серваций Вишневецкий в честь герцога Бирона, этот самый Бирон был прямо шокирован. Девахи вокруг него вились табунами, и каждая норовила принудить Ивана Яковлевича залезть ей под платье. И прямыми намёками и завуалированными и прижимаясь во время танца и… Старались в общем. А больше всех прыть выказывали две хозяйки дворца в центре Вильно, семейном гнёздышке Вишневецких, где князь бал и устроил. Прямо чуть не драку между собой устроили. И это при наличии в зале мужа и отца. Первой была та самая огненно-рыжая Текла Ружа Радзивилл — жена канцлера и региментаря литовского. Слово «вешалась» — самое подходящее. Дивчину надо понять. Князю за пятьдесят, и он вечно в Варшаве, а жене двадцать девять, и у неё нет детей. Вопрос — почему? А девица хорошо. Кроме необычного цвета волос, нет, рыжие люди бывают, но у этой они чуть не красные, будто покрашены всякими красками из будущего. Так она и ростом за сто семьдесят сантиметров и грудь полная троечка выскакивает из огромного декольте, чуть ореолы на показывая. И глаза ещё у Теклы интересного цвета, они золотые. Понятно, что карие, но очень светло-карие и когда в них сотни зажжённых свечей отражаются, кажется, что прямо искусственные линзы с цветом под золото вставлены. А ещё женушка князя хохотушка. И смех задорный, звонкий.

Вторая хозяйка дворца — младшая дочь князя — Екатерина — жена Великого Ловчего коронного и Воеводы смоленского Михаила Ждислава Замойского. Муж тоже старше её на тридцать лет и алкаш полный при этом, в первые же минуты праздника окружил себя слугами с бутылками и фужерами, и через полчаса эти слуги уже унесли тушку Великого Ловчего куда-то. Ловить белочек должно быть. У Екатерины, при тех же тридцати годах и десятилетии замужества, тоже детей нет. И при этом у её старшей сестры, по слова Катюши, шестеро детей.

Брехт всё хотел от хозяек освободиться и про политику с Вешнивецким покалякать, но жена и дочь не дали, висели у него на руках. Набрались и они винишка прилично. Проклиная дам этих, Иван Яковлевич еле окончания бала дождался.

Народ пригласили почивать. Брехт Салтыкова-Щедрина читал, про то, как балы в то время в наших провинциях заканчиваются. Бросают всяким графьям и баронессам шубы на пол, и они там вповалку спят. Думал, что это чисто быт дворян российских среднего достатка. В теле князя Витгенштейна с таким не сталкивался. Может, потому, что в Зимнем дворце побольше комнат. А вот у Вишневецких именно так всё и закончилось. Слава богу, для герцога Бирона сделали исключение. Хозяйка дома отвела его через довольно длинную анфиладу комнат в небольшую спальню, где кроме широкой кровати был ещё небольшой столик у окна и два стула. Скромненько. Так и ладно, в спальне спать надо, тем более, что завтра выступать на Варшаву, и чтобы не заснуть в седле и не сверзиться с коня лучше выспаться ночью.

Нда! Не удалось. Вот, совсем не удалось.

Глава 24

Событие пятьдесят седьмое

Одним достается наследство, другим — наследственность

Яна Джангирова

Иван Яковлевич выгнал слугу ливрейного решившего снять с него штаны. Извращенец хренов. Так с порога и объявил:

— Вашество, портки си ву пле.

— Горшок принеси и свободен. — Винишка было много. Даже шампанское было. Кислое, противное, ещё и дрожжами пованивало. Ну, не дрожжами, так — процессом брожения.

Брехт полный почти горшок наполнил и передал «французу» золотому этому. Осчастливил. После чего спокойно завалился в перины, сто процентов с клопами, а может и с бельевыми вшами. Чего уж. Можно и на полу поспать в одеяло завернувшись, только разве это клопов остановит. Найдут по запаху. Перегар тот ещё.

Спал Иван Яковлевич тяжело, второй кусок пирога рыбного был лишним. И шампанское ещё это изжогу вызвало…

— Мой принц⁉ — Брехт распахнул глаза. Над ним в белом саване стояла смерть. Странно. Иван Яковлевич был на все сто десять процентов уверен, что смерть должна быть с косой. Сам не видел, но раз все говорят, то так и должно быть. Народ врать не будет. А эта была с бутылкой приличной такой пузатой, на литр, и с розочкой в другой руке. Бутылкой уже размахнулась, чтобы по голове герцогской хряснуть. И розочка, это не цветок — это разбитый фужер, хищно поблёскивающий в тусклом свете почти догоревшей свечи.

Ну, смерть, там или не смерть, но десятилетия тренировок пригодились, Брехт запустил в сторону нечисти подушку, перекатился через кровать и свалился с неё. Бабах. Нет, не саданули по нему из мушкета. Это с ночного горшка слетела крышка и заплясала по мрамору пола, а Брехт от неожиданности отпрянул и головой попал по самому горшку, в глазах сверкнули искры и во рту появился солёный привкус крови. А горшок покатился грохоча.

— Мой принц? — Бабах. Это бутылка у смерти выпала и разбилась о мраморный пол. Бабах. Это и розочка выпала, разлетаясь на мелкие осколки.

— Чтоб, вас! — Иван Яковлевич вскочил и бросился к стулу, на который сгрузил штаны и кафтан с камзолом, там же и пояс был с адмиральским кортиком.

Раз и кортик уже в руке, Брехт обернулся и смог, наконец, взглянуть смерти в глаза.

— Что старая, не вышло⁉ Иегудиил, мать твою, что за фокусы⁈

— Иоганн⁈ — Брехт уже был рядом с сидящей на полу теткой в белом саване.

— Мать вашу, Родину нашу! Ружа? — На полу в луже красного вина сидела княгиня Вишневецкая.

— Мой принц! Что случилось? — попыталась подняться дивчина.

Брехт её за руку протянутую стал приподнимать, и тут в мигающем свете тонкой восковой свечи увидел, что весь пол сверкает осколками бутылки и фужера. Пришлось присесть чуть и принять Ружу прямо на плечо, при этом в самую последнюю секунду, когда уже почти выпрямился, панёнка дернулась и шаткое равновесие улетучилось. Плюхнулся Иван Яковлевич на спину. Повезло. За этой спиной была кровать с периной. В неё оба и упали. Брехт головой на пузу Руже.

— Ой!

— Пардон, мадам. — О, и французский с перепугу попёр.

— Герцог у меня к вам дело, — попыталась выкарабкаться из-под него хозяйка дворца.

— Чью жизнь нужно вам, прекрасная княгиня. Кто ваш враг? — пошутить попытался Иван Яковлевич, но Ружа приняла за чистую монету.

— Нет! Ни надо никого убивать. Наоборот нужно.

— Вона чё? — Брехт освободил княгиню, помог сесть на перинах и сам рядом присел. — Я не архангел, оживлять не умею. Могу тут друга попросить, но он жмот, редко мои просьбы выполняет.

— Не надо никаких мертвецов оживлять, нужно изнасиловать меня…

— Ик! — Всё страньше.

— Нужно чтобы я понесла от тебя, мой принц.

— Твою ж налево! Неожиданно.

— Мне цыганка нагадала, что муж скоро умрёт, и тогда всё имущество его достанется дочери и зятю. Это уже не она сказала, а подкупленный мной душеприказчик. Он за тысячу злотых поделился со мной содержимым завещания. Если у меня не родится наследника, то в случае смерти мужа всё достаётся детям старшей дочери и младшей.

— А естественный процесс…

— У князя дисфункция! — послышалось.

— У князя немочь мужская.

— Так если родится ребёнок, то…

— Нет. Не совсем немочь, когда пьяный и мяса много съел он пытается. Сегодня попытался. А потом уснул. Мне нужно чтобы вы подарили мне именно сегодня ребёнка, мой принц.

— Так я напился прилично, ещё даун какой родится. — Да, уж чего, изнасиловать Ружу