Он ведь имел в виду «у озера»? «В» – это же опечатка?

Было два часа ночи. Ему повезло, что я проснулся, когда он мне написал.

Но на пристани никого не оказалось. Хотя я различил на досках стопку одежды.

Я быстро оглянулся по сторонам: надо убедиться, что я точно, однозначно, абсолютно один. Спустя несколько секунд я быстро пошел по деревянному настилу. Отличный способ заставить меня почувствовать себя незащищенным, Уилл.

Он плавал в воде прямо у края пристани – его окоченевшее лицо улыбалось мне из черного озера.

– Что ты делаешь? – спросил я.

– Идеальная ночь для плавания, правда?

– Разве тебе не надо сидеть за рулем через четыре часа? – удивился я.

Мы уже друг с другом попрощались. Я целый вечер дулся, надеялся, что опять его увижу, и пытался смириться с фактом, что ничего подобного, скорее всего, никогда не случится.

– Я не буду за рулем, поэтому посплю в машине. Я хотел еще раз на тебя взглянуть.

– Уилл…

– Иди сюда.

– Сейчас темно, – заныл я.

– Я никому не дам тебя съесть. Обещаю.

Я помедлил. Только ради него. Клянусь, никто на свете, кроме Уилла, не смог бы убедить меня раздеться и нырнуть в ледяное темное озеро смерти во время чертова часа ведьм.

Но я же сделал это, правда?

Когда я очутился в воде, его руки легли на мои плечи, а губы оказались на моих губах. Он поцеловал меня так, словно у него никогда не будет шанса сделать это снова.

И именно так я сам поцеловал его в ответ.

– К черту завтрашний день, – выдавил я, отстранившись.

– Он наступит, хочешь ты или нет.

– Знаю. Ты уедешь и через несколько недель совсем меня забудешь.

Уилл засмеялся и покачал головой.

– Я точно никогда тебя не забуду. Думаю, я никогда не был настолько счастлив. Это не испарится только из-за того, что мы будем…

– В противоположных концах страны.

– Могло быть и хуже. Если бы ты жил, например, в Австралии…

– Разницы немного.

Он вновь поцеловал меня.

Прощальный поцелуй номер семьдесят шесть.

– Обещай, что мы найдем способ еще раз увидеться.

– Я не могу такое обещать.

– Тогда соври. Пожалуйста.

На следующий день мы с Уиллом не обменялись ни единым словом.

На уроке музыки он смущенно улыбнулся, когда сел рядом со мной. Словно надеялся, что я буду вести себя так, будто все хорошо и танцев никогда не было.

– Привет, – прошептал он.

Привет?

Я кипел.

– Не хочу тебя видеть, – прошипел я.

Он посмотрел на меня с выражением лица человека, которому сказали, что его щенка жестоко убили. Когда он взял себя в руки, чтобы попытаться ответить, начался урок, и он откинулся назад на стуле, сжав зубы. Он не шевелился, пока мисс Эллисон не остановилась возле нас, чтобы раздать составленные ею буклеты. Затем с совершенно непринужденным видом он еле слышно сказал:

– Пожалуйста, не делай этого.

Я его проигнорировал.

– Олли.

Я его проигнорировал.

– Прости, пожалуйста. Я чувствую себя просто ужасно из-за вчерашней ночи.

Не настолько ужасно, чтобы позвонить мне, а может, отвести меня в сторону и объяснить или же изначально ничего не совершать.

– Мы можем поговорить?

Я промолчал.

Когда прозвенел звонок, я продолжил гнуть свою линию и сумел сбежать на следующий урок, пока Уилл не успел начать меня умолять. Мне помог тот факт, что Уилл не мог сказать ни слова там, где его могли услышать, а школьные коридоры не способствуют приватности. К обеду я продумал стратегию и направился в кафетерий, а не в музыкальный класс, чтобы он не застал меня одного.

Я ожидал, что баскетболисты сядут с нами, особенно после, можно сказать, официального оформления отношений между Нив и Дарнелл вчера вечером, но сегодня за нашим столом цвели исключительно розы.

– Это потому что мы с Дарнеллом… поговорили вчера вечером, – сказала Нив, когда мы сели. – Я объявила ему, что в следующем году переезжаю в Нью-Йорк.

– И?.. – спросила Лара.

– Кажется, он представлял себе, что мы останемся в Коллинсвуде и однажды создадим семью или что-то такое. Он признался, что никогда не хотел жить в большом городе. Поэтому, если честно, я не знаю, на каком мы сейчас этапе. Он явно не намерен ехать со мной, и пока мы решили подождать. Мы в подвешенном состоянии.

– Ни то ни се, – встрял я. – Вот что хуже всего.

– Это стишок? – спросила Нив.

– Дарнелл – урод, – отрезала Лара, угрожающе показывая картошкой фри на Нив. – Проблема не в городе. Если ему предложат работу в Нью-Йорке, то, уверяю тебя, он помчится туда в мгновение ока. Его просто пугает мысль о том, чтобы следовать за сильной женщиной, пока она строит карьеру, а не наоборот.

– Точнее не скажешь! – сказала Нив, салютуя диетической колой.

– Похоже, вчерашние танцы кто-то проклял, – добавил я.

Нив с серьезным видом кивнула. Лара посмотрела на нас испепеляющим взглядом.

– Неужели? Танцы очистили нас от токсичного багажа, который мы таскали. Теперь мы – свободные и одинокие. Нас уже не тянут на дно недоразвитые паразиты, высасывающие из нас любовь и не дающие взамен ничего более существенного, чем тухлый перепихон в чулане.

– У вас с Рене был перепихон в чулане? – спросил я.

– Это фигура речи.

– Сомневаюсь.

– Ну, все общепризнанные фигуры речи уже переиспользованы.

– Что и делает их фигурами речи. Если они не переиспользованы, то это просто слова, которые однажды кто-то сказал.

– Олли, – сладко промурлыкала Лара, – иногда ты можешь сильно раздражать, тебе кто-нибудь такое говорил?

– Кто-то, кроме тебя? Нет.

Плохая новость заключалась в том, что цепочки с кинжалом из розового золота на моей шее не хватило для того, чтобы отбить нападение Лары. А хорошая состояла в том, что я, наверное, никогда столько не болтал за школьным обеденным столом. И я чувствовал себя комфортнее обычного.