Она имела слишком большую длину – в половину торса. Такую шею легко согнуть или разорвать, она была гибкой, насыщенной мышцами, на ней сидела голова, представлявшая собой сплошную челюсть: распахнутый рот, хищные зубы, неровные и массивные, отчасти прикрытые темным высунутым языком. Глаза смотрели вперед, как человеческие, но смотрели невидящим, затуманенным взглядом, левый глаз разорвало во время смерти, которой он умер, какой бы она ни была. Глаза хищника, подобные глазам человека.

Уши его представляли собой чашки, сдвинутые к затылку и слегка поросшие волосами. Почему-то именно это показалось ей худшим в его внешнем виде. Эти уши походили на уши мягких котообразных каураанских зверьков, которые мурлыкали, плодились в вентиляционной системе и раздражали Двадцать Цикаду. Такие же уши были у этого существа, в целом безволосого, падальщика, который уничтожал ее Флот.

– Оно млекопитающее? – спросила Девять Гибискус. Она знала, как убивать млекопитающих. У них всех была довольно-таки стандартная физиология. Например, сердце располагалось в груди.

– Оно не насекомое и не рептилия, – сказал медик. – Возможно, млекопитающее. Мужского пола. – Он сделал движение рукой. Девять Гибискус кинула взгляд на область половых органов и кивнула. – Я буду знать больше после вскрытия.

– Тогда приступайте, – сказала она. – Разузнайте, как оно функционирует, чтобы мы решили, как оптимальным путем прекратить это функционирование.

Это происходило не в первый раз. Место: в глубине Бардзравандского сектора, достаточно близко от Анхамематских врат, чтобы дискретность пространства возле них начинала воздействовать на видимость. Человеческие глаза – как и все другие глаза, любые, которые функционируют на старой доброй модели рефракции и отражения, модели сосредоточения на сетчатке света, его преобразовании в изображение, передающееся от одного нейрона к другому, – не могут увидеть, что гиперврата совершают с пространством-временем. Сосредоточение света в какое-либо связное изображение страдает одним дефектом. Коллапсом смысла.

Такая дискретность дрожит, сотрясается, распространяется. Часть ее откалывается. Как следствие рябь устремляется в черноту, по образу камня, упавшего в воду. Отчасти уловленное отражение стаи рыб, сверкнувшее один раз, отразив свет своей чешуей, а потом изменив в совместном движении направление – исчезнувшее.

Вовсе не в первый раз такое случается, а когда оно случилось в предыдущий раз… вскоре после того как Декакел Ончу держала руку своего перепуганного насмерть пилота и воображала, как подрагивающая чернота между звездами может преобразоваться в голодные кольца с пастями, как у миноги. Как эта темнота может поглотить всю полноту имаго-линий, прежде чем появится хотя бы малейший шанс сохранения памяти.

В предыдущий раз не было никакого устойчивого потока тейкскалаанских военных кораблей через Дальние врата. Ончу надеялась, что если Дарц Тарац использовал всю станцию Лсел как наживку для Тейкскалаана в надежде вытащить империю из ее схрона и бросить в пасть этих кораблей-колец, то по крайней мере в пастях кораблей-колец перестанут гибнуть ее пилоты.

Она надеялась, но теперь и в этом было отказано.

Послание приходит, громкое и кричащее, отчаянный, сдавленный вопль по трансляции дальнего радиуса действия: «Они прячутся в гипервратах, они и ВЫГЛЯДЯТ, как гиперврата, они преследуют меня, мои скоростные ограничения не позволяют мне…»

Ончу, сидевшей в каюте Центра управления пилотов, который она считала истинным сердцем Лсела, невзирая на всю веру «Наследия» в то, что им является хранилище имаго-машин, не оставалось ничего иного, как просить своего пилота не возвращаться домой. Не приводить за собой это ненасытное чудовище, которое, по мнению Тараца, может сожрать империю, к хрупкой оболочке станции Лсел. Этот поступок был худшим в ее жизни. Когда придет время умирать, она будет умирать с мыслями об этом, о занозе, добравшейся наконец до ее сердца после многих лет медленного движения по ее плоти. Она посылает такое сообщение в транслятор дальнего радиуса действия: «Проходи через гиперврата. Если они будут тебя преследовать, позволь им преследовать тебя. Дзох Анджат, – так звали ее пилота или имаго этого пилота во всех их итерациях, – я с тобой. С тобой весь Лсел, проведи их через гиперврата в надежде, что империя с другой стороны готова тебя принять. Я буду слушать…

Она не получает ответа – только позиционный сигнал. Небольшой сдвиг в этой дискретности вокруг Дальних врат. Дзох Анджат и ее преследователь пролетели через врата. Чтобы исчезнуть.

Декакел Ончу очень хорошо умеет слушать, и она остается у своих инструментов в течение долгих часов. Но она больше никогда не услышит посланий от Дзох Анджат.

Дзох Анджат, послушная и патриотично настроенная, встретила смерть – но не ту, которую ожидала. Тейкскалаан действительно находится по другую сторону Анхамематских врат, но он видит лишь состоящую из трех колец пасть вражеского корабля, его не волнует судьба малого патрульного, погибшего в пламени их выстрела из энергетического оружия. Это ничуть не волнует. Возможно, Тейкскалаан просто ничего не заметил, а может, и заметил или не оставил без внимания, но исключительно ради собственной безопасности. Потому что одному из пилотов Семнадцатого легиона, который видит, как материализуется рвущаяся дискретность, это кажется фланговой засадой.

Декакел Ончу не может слышать пение «мы», совсем не может слышать. Не так, как если бы затухание числа голосов на корабле колец изменяло не громкость пения, а лишь его форму. Она думает языком, в конце концов.

Она думает языком и вдруг обнаруживает, что слезы разрывают ее душу, что она ждет голосов, которые никогда не придут к ней, по крайней мере, пока она жива.