Под критическим взглядом нашего инструктора Джуди вошла в шлюзовую камеру, разобрала наши скафандры и передала шлемы и «штаны» на среднюю палубу. Верхняя часть скафандра – кираса, содержащая электронику, баллоны с кислородом, запас воды и органы управления, – имела вес почти 90 килограммов и оставалась на стене шлюзовой камеры. Пока Джуди занималась этим, мы со Стивом достали наши мочеприемники с кондомами, датчики биологических функций и костюмы с жидкостным охлаждением (Liquid Cooling Garment, LCG). Последние представляли собой длинную сетчатую поддевку. В их материал были вплетены тонкие трубки, по которым прокачивалась охлажденная вода, чтобы уберечь выходящих астронавтов от перегрева.

Первая задача при надевании скафандра – раздеться догола и приладить мочеприемник. Я предполагал, что во время этой интимной процедуры Джуди выйдет из кабины, но не мог предположить, насколько осложнит наше положение феминизм. Ни один мужчина в должности внутрикорабельного помощника не покинул бы макет, пока другие мужчины надевают кондомы, поэтому и Джуди считала, что не может этого сделать. Это было бы предательством дела феминизма, признанием, что женщины отличаются от мужчин. Итак, она не сделала попытки выйти, и я адресовал Стиву нервный взгляд, означающий «ты первый», и увидел в ответ – «пошел к черту, ты первый». Интересное дело, подумал я. В конце концов, если уж мне придется раздеваться догола перед женщиной, не являющейся моей женой, у меня достаточно тренированное тело и задница греческого бога, чтобы произвести на нее впечатление. Но даже мне, человеку не особо обремененному запретами, мысль о надевании кондома перед Джей-Ар, зачитывающей по пунктам инструкцию, представлялась… ну да, запретной. Надеюсь, она не собирается лично проверять, правильно ли мы выполнили эту задачу.

Мне не нужно было беспокоиться. Когда мы со Стивом начали расстегивать пуговицы на штанах, Джуди села на пороге входной двери, опустила голову вниз и изобразила, что читает инструкцию. Она предоставила нам столько приватности, сколько могла, не отказываясь от своих феминистских воззрений.

Быстро, насколько это возможно, я запаковался в латекс, закрепил на поясе на липучке нейлоновую емкость и влез в контур охлаждения. Хаули сделал то же самое. Мы вновь приобрели приличный вид.

Прежде чем застегнуть молнию, мы установили биодатчики на грудь. ЦУП в Хьюстоне следил за сердцебиением астронавтов только во время выходов. Эти данные были показателем активности выходящего в космос астронавта. Астронавты к тому же подозревали, что врачи хотели таким образом получать сигнал о смерти астронавта в случае неисправности скафандра.

Джуди открыла страницу карточки с фотографией торса, чтобы убедиться, что мы правильно разместили датчики. На фотографии был изображен мужской торс, и соски на его груди служили ориентирами для установки датчиков. Будучи родом с Планеты Замедленного Развития, мы в шутку жаловались на сексизм фото. Есть ведь и женщины, выходящие в открытый космос, говорили мы. Следовательно, на контрольной карточке должна быть представлена и обнаженная женская грудь с правильно расположенными датчиками. Один из наших даже вырезал фотографию модели из Playboy, пририсовал биодатчики на ее обнаженной груди и вставил в карту контрольных проверок для выхода в открытый космос. Он сказал, что собирается тайно подсунуть этот экземпляр вместо настоящего для следующей серии тренировок с выходящей женщиной, но впоследствии я никогда о подобном не слышал, поэтому подозреваю, что он просто струсил.

Одевание продолжалось. Мы натянули штанины скафандра, доковыляли до шлюзовой камеры и присели на корточки под закрепленной на стене кирасой с рукавами. Пока Джуди держала рукава скафандра вертикально, я протащил голову и руки вверх и в кирасу. Просовывая голову в шейное кольцо, я ободрал уши, и на глаза навернулись слезы. Джуди прикрепила пояс нижней части к кирасе, а затем опустила на место шлем и подстыковала его. Затем она надела на меня перчатки и закрепила замками к кольцам на запястьях. На все это ушло почти два часа, но теперь я был полностью облачен. Дальше отрабатывать было нечего. Если бы я освободился от замка на стене, как это делается в реальном полете, я бы упал под весом скафандра в 130 килограммов.

Джуди закончила одевать Хаули, но, прежде чем она смогла покинуть шлюзовую камеру, я обхватил ее и притянул к себе в мучительном объятии. Она рассмеялась. Объятие было столь же чувственным, как если бы прекрасная дева обняла закованного в латы рыцаря.

Хаули и я закончили подготовку. Мы были готовы к выходу. И при всем нашем желании выйти в открытый космос оба молились, чтобы это не потребовалось. Ведь выход нам понадобился бы только для того, чтобы спасти свои жизни.

Пятница 13 апреля 1984 года оказалась очень счастливым днем для нашего «зооэкипажа». Полет 41-C закончился посадкой на авиабазе Эдвардс. Мы были следующими! Теперь мы были действительно основным экипажем[104]. С этим званием мы получили высший приоритет на всех тренажерах и на T-38. Для меня это также означало неизбежные для основного экипажа ночные кошмары. До этого момента мне удавалось обуздывать страхи и восторги предвкушения неотвратимо приближающихся событий. Отказ инерциальной верхней ступени на STS-6, пожар гидросистемы на STS-9, двойная неудача с разгонными блоками спутников в полете 41-B сделали меня скептиком. Слишком многое пока еще могло поставить наш полет под удар. И даже теперь, когда горизонт перед нами был чист, я все еще старался сдерживать эмоции. Пока не подорваны болты, удерживающие систему на старте, нет никаких гарантий – говорил я себе. Может взорваться двигатель на наземных испытаниях и остановить программу. Может подвести здоровье. Подрядчики, изготовившие полезные грузы, могут обнаружить какую-нибудь серьезную проблему со своей техникой. В нашем деле были тысячи неизвестных. «Даже не думай о полете в космос», – приказал я себе. И пока я бодрствовал, я подчинялся этому приказу. У меня было множество поводов отвлечься. Однако во сне реальность моего положения в качестве члена основного экипажа пробивала защитную броню. Я вскакивал среди ночи, сердце бешено колотилось, а мозг полностью осознавал, что мне следующему предстоит покинуть планету. Все мои опасения умереть на борту космического корабля, все сомнения в своей способности выполнить задачу, все восторги при мысли о полете в космос беспорядочно вспыхивали в сознании во всей их дикости и неистовстве, и надежда на дальнейший сон испарялась. Приходилось вставать и отправляться на прогулку или на пробежку.

К этому времени члены «зооэкипажа» были вместе уже 14 месяцев, и нам предстояло оставаться вместе еще несколько. Из-за задержки предыдущих полетов запуск «Дискавери» съехал на июнь. За тысячи часов подготовки мы с Джуди сделались близкими друзьями, и я был бы лжецом, если бы сказал, что не задумывался о большем, нежели совместное изучение инструкций. Эта мысль снедала меня, когда в теплый весенний воскресный день наши T-38 приземлились на посадочной полосе шаттлов в Центре Кеннеди. Мы с Джуди прилетели туда вдвоем, чтобы участвовать в каких-то испытаниях полезного груза, которые должны были начаться на следующий день. Мы запрыгнули в арендованную машину и поехали в гостиницу для экипажей. Сияя улыбками основного экипажа, сидя в машине-трансформере (естественно, с убранным верхом), одетые в голубые летные костюмы, мы были идеальной иллюстрацией героев «что надо».