ручей, наклоняется, пьёт… слышит шуршание в кустах, и подозрительно спрашивает:

— Никто в кустах в ручей не писает?

Сдавленный голос из кустов: — Н-Е-Т!

Опять пришлось ехать в Завидово. Да и правильно, чего в пыльной, задымлённой Москве делать. На даче, там воздух. Ни свинарника, ни птичника у Вождя нет. Только поле вокруг, заросшее сорняками. Так, что на самом деле воздух.

Пётр позвонил Брежневу, набрался смелости, и позвонил по правительственному телефону, зачем-то ведь его поставили. Позвонил и сообщил, что хочет подарок подарить.

— Подарок дело хорошее. Ты, Пётр, часам к десяти завтра в Завидово приезжай.

Приехал даже чуть пораньше. Вдруг пробки. Нет, не из-за большого количества машин. Просто могут дорогу начать ремонтировать. Подъехал, прошёл проверку документов. Вытащил из машины ковёр, скатанный в трубочку, и попёрся в дом. Не проканало. Отобрали. Вам же хуже, потом сами будете тащить. Тем более, парадный костюм помнётся. Нарядился же. Все ордена и медали нацепил, прямо герой необъявленной войны. Вполне приличный иконостас.

Перед дачей десяток автомобилей, в том числе и правительственных. В холле первого этажа полно людей. Твою ж! Все в лесной одежде. Да, они на охоту собрались, а он — придурок, при полном параде и с кучей серебра на груди.

— О, Пётр, проходи. Сюда давай, — Гречко, рукой машет.

Вокруг накрытого стола человек пятнадцать. Щёлоков, Устинов, Гречко, Черненко, остальных не знает. Молодые. Егеря, скорее всего.

— Фу, ты ну ты, разоделся! Ты звоном орденов всю дичь нам распугаешь, — Брежнев во главе заставленного стола. А спиртного-то нет. Молодцы. Ессентуки стоят в зелёных бутылках.

— Леонид Ильич, я не собирался на охоту, подарок привёз, — запаниковал Пётр.

— Посмотрим с охотой. Показывай подарок, — встал из-за стола, подошёл, следом и остальные подорвались, не подхалимски, просто интересно народу.

— Отобрали у меня на входе, — развёл руками Тишков.

— А почему отобрали? Бомба что ли у тебя там, — пошутил Гречко.

Народу понравилось. Посмеялись.

— Бомба. Произведение искусства.

— Картина? — Подошёл Ильич.

— Нет, Леонид Ильич. Бомба.

— Миша, — Генеральный секретарь обернулся к поджарому чернявому мужчине.

Точно. Миша, то ли Фёдоров, то ли Федотов — личный егерь Генсека. Читал про него Пётр как-то.

Егерь не на цырлах, спокойной походкой вышел из залы, вернулся через минуту с ковром. Осмотрелся, не зная, что делать. Пётр перехватил у Миши ковёр, отошёл на пару шагов.

— Говорил же — картина, — опять Гречко.

Пётр опустил ковёр на пол и раскатал.

И чего вы хотели? Немая сцена. Ревизор отдыхает. Куда там Гоголю. Картина размером два на три из ярких, сочных цветов, ниток. Стоит Брежнев с ружьём над поверженным оленем с огромными ветвистыми рогами. Ни какой рамки, ни каких кистей. Полотно, мать его.

— Леонид Ильич, ну вылитый. Это же месяц назад было. У меня такой снимок есть, — первый вышел из комы Щёлоков.

— Кхе, кхе, Пётр, ну удружил, ну, молодец, — Брежнев пошёл обниматься.

Обнялись.

— Леонид Ильич. Это не от меня подарок. Это от жителей Краснотурьинска. Написали они мне, передай дорогому Леониду Ильичу, в благодарность за его заботу о нас.

— Дорохому. Скажут тоже. Спасибо, Петруша, — слезинка из глаза. Опять полез целоваться. Ладно, привык уже.

— Так у тебя там ковровое предприятие есть. А как успели? — Щёлоков торжественность момента испортил.

— Я что, бай что ли. В городе есть колхоз, а там ковровый цех. Переманили из Узбекистана детей детдомовских, дали работу и жильё.

— От детей, значит, от сирот, — Брежнев натурально плакал.

Опять обнимашки. Стоп. Стоп. Товарищи. Все члены политбюро прошлись. Зацелован. Остальные егеря, просто руку пожали, а Миша тоже полез обниматься.

— Спасибо, за Леонида Ильича.

— Ты, Петя, золотой человек. И город у тебя замечательный, чего там не хватает, говори, дам команду построить, — Ильич достал платок, вытер глаза и очки, обошёл вокруг ковра.

А ведь и, правда, красота. По нынешним временам — снос башки, это не тканные олешки, что у каждого над кроватью висят. Это картина два на три метра.

— Не, знаю, даже, а нет, есть одна конструкция, которой точно без вас, Леонид Ильич, не построить.

— И что же это? — Брежнев, опять начал протирать очки.

— Драматический театр и театральное училище.

— Не понял, а почему нельзя без Леонида Ильича? Ты ведь министр Культуры? — вылез опять Щёлоков.

— Театр положен городу с населением больше ста тысяч человек.

— Брось, Петя, это цифры, а тут люди. Сироты. Строй. Я тебе даже приказываю — строй! — И опять слёзы и опять обниматься.

— Это дело надо обмыть. Красота такая. Как, Леонид Ильич? — Черненко оглядел народ и повернулся к Брежневу.

— По сто. Не больше. Зубровки принесите. Пётр, мы сейчас в Заречье поедем. Давай с нами.

— Леонид Ильич, я в костюме. И ружья нет.

— Ерунда какая. Миша, помохи товарищу переодеться.

Выбили по стопочке Зубровки.

— Белорусского разлива, — подчеркнул Гречко.

Потом с Мишей ушли в отдельную комнату. Твою!!!! Штук под сотню разных ружей. Правду говорили, что коллекционирует.

— Вот, Пётр…

— Миронович.

— Вот, Пётр Миронович, из этого ряда выбирайте. — Три огромных сейфа. Глаза разбегаются.

Двустволки, вертикалки. На этих резьбы и инкрустации поменьше. Увидел знакомую эмблему Гамо. Потянулся.

— Нет, Пётр Миронович, это воздушка.

Ну, да, у него была такая в той жизни. Между прочим, скорость выстрела будет составлять порядка 360 м/с. Доску дюймовую легко пробивает, а если сухие доски, то и две.

— Вот советую. Ружьё фирмы Вестли Ричардс. Англия. Лондон, — Миша протянул ему оружие. Красивый приклад. Инкрустирован вставочками в виде зверей, — Пойдёмте костюм вам подберём. Мы с вами примерно одного роста. Мой и возьмёте.

Одели, вооружили. Вышли назад к народу. Ковёр уже исчез, основная масса, перебрасываясь словами, толпилась у выхода.

— Вот совсем другое дело, а то приехал тут орденами трясти. Маловато, кстати. Ну, да исправим, — хохотнул Генсек. Уже спокойный, деловой. Вождь.

У Брежнева карабин с оптикой. Прямо, такой, как на ковре. Расселись по УАЗикам, тронулись. Ильич Штелле с собой забрал.

— Ты вообще, как к охоте-то относишься?

— Леонид Ильич, разве это охота?

— А что? А какая? — встрепенулся.

— Вот когда ему охота и ей охота, вот это — ОХОТА!

Грохнули все.

— Ей охота! Запомню! Вот умеешь ты, чёрт эдакий. Ещё есть анекдоты. Люблю их.

— Сидели с Кузьмичем ночью у костра, я его спросил:

— Кто там так кричит на болоте?

— Выпь.

И так я его спрашивал, пока не напился и меня не сморил сон, но Кузьмич так и не сказал, кто же кричал на болоте.

Секундное молчание, а потом опять грохнули. Даже шофёр подключился.

Ещё парочку рассказал. А потом как вырубило. Заснул. Правильно. В двадцать девятый