Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Коснувшись знакомого вопроса, купец осмелел и расправил плечи, прямо взглянул на Веру.
– Триста, – прошептала потрясенная Вера.
Прошкин пошарил за пазухой, вынул сверток, перевязанный тесьмой.
– Вот остальные ваши денежки-с. Пятьсот рубликов.
У Веры закружилась голова: наряды, костюмы, театр! Однако мысль о «богатом покровителе» тотчас охладила ее. Она решительно отодвинула сверток.
– Я не могу это взять. – В ее голосе явственно слышалось сожаление.
– Отчего же, Вера Федоровна? Мы же земляки, я вас вот такую помню! – показал он рукой на аршин от пола. – Да ваши же деньги – то, вас обманули, а я возвернул. Куда как просто, а где просто, там ангелов до ста. Не упрямьтесь, сударушка, возьмите.
Решимость Веры поколебалась. И впрямь, эти серьги были подарены ей. Можно рассудить, что она продала сережки за их настоящую цену. Зато теперь возможно поступить в театр.
– Вы ставите меня в двусмысленное положение, – почти уже сдаваясь, оборонялась напоследок Вера. – И деньгами, и подарками…
– Не чаял вас обидеть этим дву… положением, душа Вера Федоровна. Эх, как бы смел мечтать, то пал перед вами на колени и молил о снисхождении.
«Уж не замуж ли зовет?» – обольстилась Вера. Красивый, богатый, молодой. Можно ли еще о чем-то мечтать, думала она, разглядывая купца в упор, чем вовсе смутила его.
– Разъясните, Егор Власьевич.
– Хоть под венец, хоть без венца, коли побрезгуете купеческой закваской. Вам нынче тяжко приходится, я хочу помочь. Знаете ведь, богаты мы.
Выходит, с венцом или без венца… Купчиха или содержанка. Вера мысленно примерила на себя обе эти роли. Тоска и безысходность в том и другом случае. Да, Прошкин красив, статен, силен, но быть его женой, делить с ним ложе… Пожалуй, даже Сашка видится привлекательнее на этом месте. Вера тяжело вздохнула. Воистину: много женихов, да суженого нет. Вот за Вольского бы – в огонь и в воду. Отчего так глупа была и не осталась с милым? Исход метаний очевиден: не один, так другой рано или поздно добьется взаимности, когда-нибудь она разделит ложе с нелюбимым, нежеланным. Так отчего же не сделала этого ранее с ним, единственным?
– Нет, Егор Власьевич, – с небольшим усилием, но твердо заговорила Вера. – Плохая из меня купчиха. Вам надобно ровню искать, а я только обузой буду – ни радости, ни пользы. Я другая, Егор Власьевич. Не для меня ваша жизнь. А без венца… Я в актрисы иду, куда уж ниже падать. Не мучьте меня, Егор Власьевич, не позорьте. Я вам как родному…
Прошкин подозрительно легко, как показалось Вере, принял отказ. Он поднялся, помял шапку в руках и проговорил напоследок:
– Помилуйте, Вера Федоровна, не казните. Знаю, что дурак: со свиным рылом в калашный ряд. В актрисы – это хорошо. Не бойтесь, вас не обидят. Я пригляжу, пока тут буду. Сошлетесь на меня, если что, – враз оставят в покое. Меня здесь хорошо знают, – показал он огромный, как булыжник, кулак. – А захотите меня увидеть, только кликните.
Он неловко поклонился и скоро вышел, оставив и деньги и подарки.
Так неожиданно все решилось. Вера поступила в труппу с жалованьем в две тысячи рублей и спешно взялась разучивать роль. Из трактира съезжать не стала: обжилась, привыкла, комнатка сделалась все равно что своя. Хозяин чудесным образом подобрел к Вере, более не напоминал об оплате, посылал справляться, не желает ли «мамзель» свежего судака или ушицы стерляжьей. Так невольно Вера попала в разряд почитаемых клиентов. Портнихи и модистки ходили к ней на дом, скоро обшивали, готовили гардероб для театра.
Антрепренер был счастлив: Вера не только взялась за роль Офелии, решительно потеснив озлобленную Натали, но и ссудила недостающими деньгами на ремонт театра. Девушку было не узнать, даже Сашка дивился. Глаза ее горели вдохновением, она летала по сцене, легкая, воздушная, помогала Сашке с его ролью, давала советы Антипу Игнатьевичу, который назло всем врагам репетировал-таки Гамлета. Пересмотрев старые, обшарпанные декорации, девушка разбранила их и заказала новые. Костюм Офелии изготовляли по ее указаниям, да Вера и сама что-то подшивала, вязала, прилаживала.
Премьеру перенесли еще на две недели: из-за ремонта не поспевали. Вера легко, без всякого усилия, разучила роль. Да она и знала ее почти наизусть. Во время репетиций она отрывалась совершенно от всего материального и уходила в мир сцены, как в свое воображение.
После праздника из труппы исчез Бурковский, прихватив приличную сумму денег, которую Антип Игнатьевич выдал ему на закупку краски и обивочной ткани. Вера и Сашка вздохнули свободнее. Жизнь налаживалась.
Однако Натали интриговала и злилась, и молодые артистки косо поглядывали на новое приобретение труппы. Сашка жуировал и волочился за каждым хорошеньким личиком. Вера утомилась выговаривать ему. Юношу нес поток удовольствий и переполняла радость жизни. Когда не хватало средств урезонивать братца, Вера прибегала к последнему: напоминала ему о больной матушке, оставленной на попечение Акульки. На миг чистое и ясное лицо юноши затуманивалось печалью, но он скоро утешался:
– Вот отыграем премьеру, и я навещу матушку. Беспременно!
То же говорила себе и Вера.
Промелькнула Фомина неделя, Красная горка, до премьеры опять рукой подать. Антип Игнатьевич истязал актеров на репетициях. Труппа роптала, Натали злобствовала, одна Вера ничего не замечала вокруг, вся отдаваясь роли. Она забывала поесть, домой приходила разве что только спать. Голова юной актрисы была занята разными улучшениями для спектакля и всего театра. Антип Игнатьевич ей благоволил и начинания поддерживал, да он ничего и не терял – ведь перемены не касались его кошелька. Чутье подсказывало ему, что девица действует верно.
Однажды он подозвал свою питомицу и, глядя ей в глаза, значительно произнес:
– Дитя мое, я не могу не предупредить тебя. Молодые артистки в труппе недовольны. Остерегайся их, особливо Натали. Они могу изрядно подгадить в твой дебют. Ничего не попишешь, в театре свои законы, как во всякой семье. Накануне премьеры будь осторожна и бдительна. От зависти и соперничества эти фурии готовы сорвать премьеру. Сдается мне, они что-то затевают.
Вера будто очнулась от сладостного долгого сна.
– Что я им сделала дурного? Отчего они меня ненавидят?
Антрепренер усмехнулся и завел глаза:
– О, это так понятно! Ты перебила у них роли, ты во сто крат талантливее, ты красива и благородна, ты не такая, как они. Этого ли не достаточно? Берегись, дитя мое. Боюсь, мне не сладить с ними в одиночку.
Вера зябко поежилась, ей стало не по себе. Антип Игнатьевич продолжал:
– Бездарности никогда не прощают таланта. О, на моих глазах разыгрывалось столько драм с трагическими финалами. Когда-то я был влюблен в обворожительное создание с такими же, как у тебя, прелестными чертами, волнующим голосом, нежными ручками… – Он поцеловал Вере ручки, а она опасливо отстранилась от наставника. – Мне было двадцать пять лет, я играл в труппе графа Верейского с его крепостными актерами. Я был наемный. Тогда в нашей труппе появилась Анастасия…