Ей казалось, что тяжкий груз лет и забот лег на ее плечи.

Сашка придвинул ей под ноги скамеечку, сам же устроился у колен Веры и ласковым котенком потерся о них. Сестрица задумчиво гладила его по волосам, потом вдруг спросила, грустно улыбаясь:

– А помнишь, Саша, ты обещал подрасти и жениться на мне? Не раздумал ли?

Юнец опустил глаза и горестно произнес:

– Я не стою тебя, Вера. Ты – ангел, а я… Да и университета мне не видать как своих ушей… Одна дорога – в актеры. Антип Игнатьевич давно звал.

Улыбка исчезла с Вериных губ.

– Опять про свое! Вольно же тебе меня мучить!

Сашка прижался губами к ее ручке:

– Все, все, Вера, молчу. Только ведь надо как-то жить. Я кругом виноват перед тобой!

Девушка попросила братца спуститься вниз и расплатиться с хозяином. Сашка отправился по поручению, вскоре вернулся, взволнованный и возмущенный.

– Воля твоя, Вера, но он негодяй! Вздумал меня расспрашивать, действительно ли мы с тобой брат и сестра. – И он передразнил: – «Один номер занимаете-с, прилично ли-с?» Так хотелось завесить ему хорошего тумака!

Вера смиренно ответила:

– Впору привыкать к такому обращению, Саша. Мы с тобой беглецы, бесправные, заблудшие…

Великий пост Вера провела в задумчивости и печали, как и положено. Она почти нигде не бывала, ни с кем не виделась. Разве что в церковь ходила, поставила свечки за упокой Евгения и Сергея Васильевича да за здравие Андрея Аркадьевича и Марьи Степановны. Скромная жизнь ее в номерах была однообразна и тиха. Вера с детства была неприхотлива, поэтому ее не смущало отсутствие необходимого и простота кушаний, подаваемых в трактире.

Первым делом Вера велела все чисто вымыть и, как умела, украсила комнату. Она разместила на полке дорогие ее сердцу безделушки и книги, в углу затеплила лампадку под образами, создала хоть бедный, но уют. На стол постелила салфетку, вышитую собственными руками, под тусклым зеркалом расставила изящные флакончики и фигурные баночки, спрыснула все духами, чтобы изгнать застоявшийся, нежилой запах. Пришлось притерпеться к несвежим обоям. Сашка притащил из театра кусок старого бархатного занавеса, из которого Вера соорудила сносные портьеры, и комната приобрела иной вид.

В трактире к ней привыкли, прислуга называла ее «наша барышня». Однако не иначе как хозяин наслал на беглецов квартального, который долго допытывался, на каком основании барышня проживает без родителей и без документа, а равно и братец. Пришлось отдать ему довольно весомую часть из оставшихся денег. Причем Вера не смогла их сама предложить, это Сашка нашелся и сумел уговорить квартального оставить их в покое.

Еще пришлось купить свечи, мыло, другие мелочи, необходимые для упорядоченной жизни. Денег оставалось совсем немного, а к концу Великого поста они почти иссякли, как ни ограничивала Вера расходы и ни выгадывала на всем.

Сашка вовсе отбился от рук. Поначалу он мужественно сидел дома, и в эти дни они переговорили обо всем. Сашка поведал о грустном бытии в родительском доме. Вера, в свою очередь, рассказала о своих приключениях в Москве, о княгине, о Евгении, о Вольском… Показала альбом со стихами юного поэта и, расчувствовавшись, прочитала их Сашке, а потом загрустила. Братец слушал с восхищением и искренним интересом повествование сестры о столичной жизни. Он и стихи выслушал терпеливо, хотя никогда их не понимал. Однако Сашка был слишком жив, чтобы долго предаваться грусти. Он и Веру тормошил, чтобы отвлечь ее от грустных раздумий.

Поначалу им приходилось делить одно ложе, и это было неловко, потому что Сашка плохо спал и не давал спать Вере. Он возился, вздыхал, приползал под крылышко Веры, потом опять метался и вздыхал. В чистоте своей девушка не понимала его беспокойства и журила братца за излишнюю вертлявость. Сашка краснел и что-то бурчал в ответ, но после, не выдержав, соорудил себе кушетку в углу и выпросил у хозяина лишний тюфяк и одеяло с подушкой.

Однако и эта идиллия длилась недолго. Через неделю уже юнец стал пропадать в театре, который все более завладевал его помыслами. Вера ничего не могла с этим поделать. Насилу уговорила братца всякий день являться к ней в номер и давать отчет о здоровье и благополучии. С той поры он с головой ушел в дела театра и горел энтузиазмом.

Из его сбивчивых рассказов Вера поняла, что Антип Игнатьевич замахнулся на трагедию. Силами своей труппы он решил поставить Шекспира и выбрал «Гамлета», причем сам метил на главную роль. Теперь же антрепренер собирал деньги на ремонт театра, актеры ему помогали посильно. Не сразу Сашка признался, что и ему в намеченном спектакле отводилась крохотная роль, но со словами – одного из стражников. Тайно гордясь и кипя удовольствием, Сашка с некоторой опаской поведал об этом Вере. Он боялся, что сестрица вдругорядь огорчится и будет его бранить. Однако Вера живо заинтересовалась подробностями, стала расспрашивать, кто играет короля, королеву, Офелию. Офелия была ее любимой героиней. Бывало, девушка грезила, как она в веночке из цветов, с жалкими прутиками в руках, сошедшая с ума, трогательно бродит среди суровых воинов, а после бросается в воду…

Теперь, как никогда, Вера понимала Офелию: мир так страшен, что хрупкий девичий ум не вмещает всего ужаса и мешается. Даже любимый отказался от нее. Ее истерзали интригами, всеобщей ненавистью, жестокостью. Для тонкого цветка слишком суров климат Эльсинора…

– Ты не сердишься? – прервал ее грезы Сашка, боясь, что эта задумчивость разрешится негодованием. – Знаешь, мы уже репетируем, чтобы сыграть после Поста. Еще два водевиля старых да балет.

– Вот только Антип Игнатьевич вовсе не годится на роль Гамлета, – не слыша его, продолжала грезить наяву увлеченная девушка. – Ну какой из него Гамлет? Ему впору комедию представлять.

– Да у нас и никого нет на эту роль, – подхватил Сашка. – Разве что Бурковский.

– О нет, – вдохновилась еще более Вера. – Гамлет обязательно блондин, гордый, умный, страдающий…

– Как твой Вольский? – довершил описание Сашка.

Вера опомнилась и с возмущением взглянула на братца:

– Вольский – актер? О, ты его не знаешь! За одно это предположение он вызвал бы тебя на дуэль.

– Ты его так любишь, Вера, – ревниво произнес Сашка, – что мне хочется даже с ним повидаться.

– Для чего? – улыбнулась девушка.

– Поначалу хоть взглянуть, что это за чудо такое, что ты его так любишь, – не без зависти ответил юнец.

– А портрет? – поддразнила Вера.

Сашка пренебрежительно скользнул взглядом по бронзовой рамке, стоящей на полке среди Вериных безделушек.

– Здесь я вижу хорошенького самонадеянного мальчишку и более ничего.

Вера внимательно посмотрела на братца, будто теперь увидев, как он изменился и повзрослел. И впрямь Саша незаметно возмужал: выправились плечи, черты лица обрели большую определенность, жесты сделались менее резкими, сдержаннее, значительнее. Сквозь его нынешний облик проступало будущее обаяние мужественности. «Как жаль, что все это пропадет! А ведь оно пропадет на сцене!» – подумала с грустью Вера. Видно, в ее взгляде было что-то: нежность ли, проникновенность, – но Сашка отчего-то покраснел, как бывало раньше, и потупил взор.