саней стрельцы тащили что-то крупное, целыми ворохами и большими охапками к небольшому дворику на берегу – зимней стоянке с колодцем для сборщиков ясака, едущих по санному пути со стороны Кети и Нарыма.

Задание у Васьки не в пример другим было самое простое. Его дело – кони и сани, но тем не менее боялся он пуще других. Их всего десяток, а стрельцов как будто больше и все, как на подбор великаны.

– Еже трясешься яко заяц? – недоверчиво спросил сидевший рядом брат Августин.

– Студено! – соврал Васька и встал, чтобы пересесть подальше, но оказавшийся подле страшный черт полукровка грубо толкнул его обратно.

– Не мельтеши, баляба. – Сердито прошептал он, сверкнув холодными глазами, в то время как рот его страшно скривился.

Ежели поступил бы так с ним кто другой, хотя бы даже и Данила, то быстро вскипавший Васька не удержался бы – как минимум огрызнулся, но полукровка был натуральным дьяволом и Васька только ссутулился.

Минут через пятнадцать, когда все уже окаменели от мороза, Данила подал голос:

– Пора, братцы! Афоня, ристай [беги]!

Четверо братьев поднялись и бренча пищалями с палашами побежали налево.

– Бес…

Полукровка поморщился и ничего не сказав, неслышно растворился во тьме. Васька сердито посмотрел ему вслед. Вот бы стать сильнее его и утереть ему нос! – подумал он. – Узнал бы тогда, как позорить его перед братьями, ишь ты – баляба!

– Васька! Околел что ли?

– Я не… – обернулся Васька к Даниле.

– Сказывай дело свое!

– Сыплю лесом к реке, онамо таясь бережком к салазкам, коней перепрягаю, ин вас дожидаючи.

– Близко токмо не бери, имай поспешно лучше. Идем, братцы.

Все поднялись и разошлись, как было оговорено. Братья в обрезанных кафтанах, цепочкой пригнувшись бежали за Данилой, одною рукой сжимая пистолеты, другою палаши. Васька отделился от них и углубился в густой ельник справа. Проваливаясь по колено в снег, бежал изо всех сил, вскоре запыхался, и заметил, что кругом только непроглядный лес и звездное небо с застывшими перьями золоченых облаков.

Васька перепугался до смерти, зайцем рванул налево, ощущая кислый привкус во рту и выступивший пот на спине. Через десяток шагов споткнулся о сухой ветровал в снегу, оцарапал ветками лицо, выронил пищаль и потерял шапку. Вскочил, стал с ужасом рыскать кругом. Повсюду только ветки, и каждая вторая мерещится пищалью, а схватишь – колкий сушняк. Шарил Васька руками во тьме, шарил, до крови изодрал их, и уже чуть не плакал от отчаяния, а пищали все нет. Пошел вперед и вдруг в пяти шагах увидел в снегу ветку, сунул руку – железо. И как улетела так далеко? Выхватив из снега холодную пищаль, Васька прижал ее к груди, и побежал уже во всю прыть, высоко поднимая ноги и вскоре совершил вторую ошибку – выбежал прямо к стоянке. Густой лес внезапно кончился и буквально в десяти саженях от него боком стоял перед избой бородатый стрелец-караульный. Васька замер как вкопанный. Стрелец, реагируя на шум стал оборачиваться, но как-то слишком расслабленно, что, впрочем, только добавляло Ваське страху. Через мгновение он увидит его и что делать – бежать? Стрелять? А заряжено ли? Он и позабыл. В любом случае, прахом из-за него пойдет все, поднимется преждевременный шум, поубивают братьев. И в самом деле – баляба. Он видел, как оборачиваясь, стрелец снимает с плеча мушкет, лицо его уже прямо устремлено было на Ваську. Сейчас заорет! Но стрелец лишь медленно опустился на колени, а затем рухнул животом на землю. В спине его торчала стрела.

Следом перед избушкой, из которой раздавался хохот, стремглав пролетела тень – будто черт верхом на горной козе. За нею уже выросли знакомые силуэты. Ваське показалось, что они будто соткались прямо там из тьмы, а теперь крались вдоль стены, по очереди пригибаясь под уютно светящимся низко прорубленным окошком. Васька узнал Данилу – тот деловито махнул кому-то напротив, и прошептал беззвучно губами – тотчас тьма с другой стороны соткала брата Афанасия, а следом и Августина. Словно коты, учуявшие запах рыбы, братья стояли, замерев у стены, вертя только одними головами. А где-то носился проклятый черт полукровка. То и дело слышался в ночи знакомый тихий свист его стрел. Да не все что ли в избе? – перепугался Васька. А если черт его примет за стрельца?

В следующее мгновение Данила широко махнул рукой и брат Афанасий ногой сокрушил дверь, братья тут же один за другим стали врываться в избу, раздались крики, следом сразу – пальба, рубильный звон, грохот, матерщина. Больше всего Ваську ошарашили страшные крики. Так кричат только чтобы заглушить страх, сражаясь насмерть. Крики эти окончательно привели его в чувство и он побежал к реке.

У берега фыркали запряженные лошади, нервничали, топтались – звуки боя пугали их. Васька подумал было, что их оставили у прибрежной коновязи на время – глупо держать лошадей так далеко от стоянки. Он бросил пищаль в ближайшие розвальни, раздал стрелецким лошадям по заранее припасенной морковке, погладил каждую по храпу и принялся распрягать первую. Знакомая любимая работа отвлекла его от криков и пальбы, и даже мороз как будто отступил. Руки уверенно раздергали узлы, сняли дугу. Освободив от саней одну лошадь, Васька взял сенца с саней, подкормил распряженную лошадь и поглядел в сторону избушки. За перелеском постройки не видать, только меж сосен поднимался густой грибовидный дым. Там еще кто-то стрелял и орал. Кажется бойня каким-то образом вышла за пределы избы – плохой знак. Орали с разных сторон. Васька отогнал подкативший страх и вернулся к работе, помогавшей ему брать себя в руки. Проверил ужи запряженных саней. Одна ему не понравилась – больно худая, того и гляди порвется, как понесут. Васька извлек из мешочка свежую ужу, примотал ею оглоблю поверх старой, завязал двойным мудреным узлом, поднялся и вздрогнул – прямо перед ним за санями стоял стрелец без шапки с растрепанной бородой, под распахнутым кафтаном вздымалась могучая грудь. Крупный, костистый, из-под крутых надбровных дуг жалит жесткий взгляд больших страшных глаз. Ростом – с лошадь, то есть на полторы головы выше Васьки.

Васька опустил взгляд на розвальни, увидел знакомый отломанный приклад и сам не зная как схватил пищаль, не очень ловко перехватил ее, но все же нацелил на стрельца, который уже огибал сани, приближаясь к нему. Увидев нацеленную на себя пищаль, стрелец замер.

– Ты чево-то, паря?