– Ладно, – Итфат первой оправилась от удивления. – Никогда ничего подобного не видала.

– А я видала! – встрепенулась Матильда, – Татана, говоришь? Будешь Мана-тана. Теперь ты тоже мана!

– Я мана? – новопреображенная не могла еще прийти в себя, и все себя оглядывала. – Я тоже мана?

– Да-да, Мана-тана, – сказала Итфат и обернулась к гламрокам, которые глазели на чудесное превращение, раскрыв рты. – Следующий!

Но манекены были так поражены увиденным, что ни один не тронулся с места. Тогда дива и жрица взяли под руки очередного и отвели в сторону.

– Кто ты? – спросила его Матильда.

– Мы гламроки… – заладил было тот, но Итфат его прервала:

– Вы уже не гламроки! Ты видишь? – указала она на кармелитку. – Хочешь быть маной, задай правильный вопрос!

– Кто я? – нерешительно промямлил тот.

– Кого спрашиваешь? – обрушилась на него Матильда. – Се6я спроси! Кто ты?

– Я Таташа! – сказал он, и чудесное превращение сей же миг повторилось. На месте гламрока теперь стояла вторая кармелитка, в той же одежде, но с другим лицом.

– Мана-таша! – провозгласила Итфат, возложив руки на плечи новоиспеченной.

– Следующий! – позвала Матильда. – Ну идите уже, смелее!

Так по одному все гламроки прошли своего рода обряд инициации своих личностей, задавая вопрос себе, и сами же на него отвечая. Имена были все женские, а соответственно и индивиды получались исключительно женского пола, и почему-то сугубо послушницы. Адалина – Мана-лина, Азабела – Мана-бела, Бетариса – Мана-риса, Валатина – Мана-тина, Васалиса – Мана-лиса, и так далее, пока не набрался приличный монашеский орден.

– У-ля-ля, Фати! – воскликнула Матильда, любуясь на преображенных святых угодниц, переминающихся с ноги на ногу и не знающих куда себя деть. – Что будем с ними делать?

– Теперь уж пусть они сами что-то с собой делают, – ответила Итфат. – Ты же так и хотела. Но что у них за образы?

– Это монахини. В моем мире есть такие.

– Какие-какие?

– Послушницы, которые посвятили свою жизнь служению Богу. Что-то наподобие ваших жриц.

– Жрицы? Они тоже жрицы?

– Ну, не совсем. Как бы тебе объяснить… Они скорее смиренные и скромные, такие, девы.

– Странно. Из гламроков получились девы.

– Да уж. Но и благо что не бандиты, не разбойники! А то бы нам с ними туго пришлось.

– Теперь надо проверить, насколько они вменяемы.

– Вот ты, подойди сюда, – Итфат подозвала к себе монашку. – Кто ты?

– Я Мана-лиса, – ответила та.

– Так. Уже лучше. А теперь ответь: что ты?

– Мы гламроки…

– Нет, не сбивайся! Ты Мана-лиса. А что ты? Можешь ответить? Ты знаешь, что ты есть? Ты есть то, что ты делаешь! Что ты делаешь?

– Мы читаем бредни…

– Фати, они по отдельности еще не совсем проснулись, – сказала Матильда. – Может, сначала опросить их вместе? Кто вы? – обратилась она к остальным.

– Мы кармелитки, – робко заговорили те. А потом уже увереннее:

– Кармелитки! Мы кармелитки!

– Вот! Молодцы! – поддержала их Матильда. – А что вы должны делать?

– Читать бредни!

– Нет, не сбивайтесь, не сбивайтесь! – закричала на них Итфат. – Вы кармелитки. Вы маны. Что делают маны?

– Задают вопросы?

– Нет! Они делают что хотят! Что сами хотят.

– Как это? Как это? – удивились монашки.

– Мана-лиса, – Итфат снова позвала свою знакомицу. – Скажи, когда ты что-то делаешь, ты это делаешь сама, или что-то ведет тебя?

– Мы кармелитки… – монашка замялась, не понимая, что от нее требуется.

– Вы, это вы все вместе. А ты, Мана-лиса, сама, или не сама? Ты чья?

– Я моя! – монашка, кажется, что-то поняла, и оживилась. – Я сама!

– А раньше, когда ты была гламрочкой, ты была сама?

– Нет, я была не моя, и не сама! А теперь я моя и сама!

– Так, замечательно, – подытожила Итфат. – Раньше ты была сама не своя, а теперь ты проснулась, и ты это ты.

– Да, я это я! – радостно воскликнула монашка.

– И теперь, что ты? Что ты делаешь?

– Я мана, и делаю что хочу! Что хочу, то и делаю!

– Нет, стоп! – вмешалась Матильда. – Этак они могут далеко зайти, далеко забраться! Вы помните, что такое абу?

– Да, мы помним! Нельзя делать то, что нельзя.

– А что можно?

– Можно делать то, что можно.

– А конкретней, что можно и что нельзя? – не отставала Матильда.

– Нельзя поедать друг друга! – ответили монашки.

– А других можно?

– Можно-можно! Нельзя наших! Другие не наши!

– Так я и думала! – всплеснула руками Матильда. – Приехали.

– Они еще не совсем осознали себя как личности, – сказала Итфат. – Когда они по отдельности, они сами свои. А когда вместе, у них общее сновидение, как коллективное помешательство.

– Ох, Фати, мне кажется, подобное помешательство не только гламрокам свойственно! У людей все то же самое, мне кажется!

– И что будем делать, Тили?

– Теперь ты меня спрашиваешь? А я знаю? Нет, по-моему, я знаю. Надо им кое-что показать. Показать кое-что надо!

Матильда что-то шепнула на ушко Итфат, а монашкам сказала:

– Стойте здесь и ждите. Мы скоро вернемся.

Дива и жрица зашли в мегалит, оставив новоиспеченных сестриц ожидать снаружи.

– Фати! – воскликнула Матильда, когда они остались одни. – Я поняла!

– Что-что, Тили-Тили? – спросила Итфат.

– Все! Поняла, что означает задаваться вопросами, и в чем смысл вопросов, которые ты задавала. Когда я не задаюсь вопросами, я словно в беспамятстве, во сне. И знаешь почему?

– Почему-почему, Тили-Тили?

– Потому что безропотно принимаю все, что бы ни случилось, даже если не нравится и не устраивает. Мне даже в голову не приходит остановиться и подумать: «Что вообще происходит вокруг меня и со мной?» Я просто безвольно плыву по течению, или в лучшем случае беспомощно барахтаюсь.

– Все правильно, Тили. Безропотно принимать означает принимать как должное. А принимать как должное означает принимать как возможное, как то, что вполне может случиться. И если принимаешь, то неизбежно погружаешься в сновидение. Помнишь, мы говорили по поводу «соглашаться или не соглашаться»? В сновидении ты беспомощна, и с тобой может твориться всякая несуразица именно потому, что ты соглашаешься, принимаешь как должное.