В Текстах пирамид переход умершего царя в загробный мир часто представляется катастрофическим явлением, при котором могущество правителя сотрясает землю и небеса. При этом в одном из вариантов описания данного события бог земли и богиня неба содрогаются от смеха, поскольку им приход царя приносит скорее спокойствие, чем беспорядок. «Геб смеется, и Нут посмеивается, видя, как Неферкара поднимается на небеса; небо содрогается перед ним, и земля сотрясается, поскольку Неферкара отогнал грозовые тучи»[131]. Если смеялись даже боги, то что уж говорить о простых смертных?

Древним египтянам была присуща склонность к игре. Она проявлялась, когда сами они сидели за игральной доской, наблюдали за играми детворы или устраивали соревнования борцов. Она прослеживается в изобразительном искусстве и литературе. Форма иероглифических знаков позволяла оживить контекст, а простые манипуляции с символами давали возможность придать надписи другое, скрытое значение. Для тех же целей в литературе применялись красочные фигуры речи и различные стилистические приемы. В «каннибальском гимне» Текстов пирамид ужасный образ прожорливого фараона подчеркнут повторением резких звуков: Унис па сехем ур, сехем ем сехему; Унис па ашем, ашем ашему, ур – «Унис – великая сила, сильнейших из сильных; Унис – птица молитвы, благочестивейший из благочестивых, великий»[132]. Точно так же в дидактической литературе в важном наставлении отца своему сыну повторяется слово «слышать», которое подчеркивает, что сын, покорно слушающий старших, однажды станет судьей, слушающим дела. «Слушание – это преимущество сына, который слушает. Если слушание станет присущим тому, кто слушает, то слушающий становится тем, кто слышит. Слушание – благо и речь – благо, [но] преимущество за тем, кто слушает, [ибо] слушание – это преимущество того, кто слышит, [поэтому] слушать – это лучшее из всего»[133]. Это выглядит как бессмыслица, но мы не знаем нюансов, которые присутствуют в любой игре слов, и поэтому не можем оценить всех достоинств этого текста.

Подобная игра слов была не просто художественным приемом – она имела религиозно-магическое значение, ибо позволяла отождествлять созвучные слова по принципу каламбура. Египетская религиозная литература полна таких отождествлений, зачастую трудноуловимых, и подобную созвучность слов применяли для обыгрывания религиозных терминов. Когда покойному царю подносили две чаши вина из Буно (имти), жрец произносил: «Прими же деву, которая (имит) в Оке Хора», или же во время приношения двух чаш вина из Мариута (хаму): «Прими же Око Хора, которое он поймал (хам)», или двух чаш вина из Пелузия (сену): «Прими же Око Хора, да не отделится (сену) оно от тебя»[134]. В данных фразах не было ничего смешного, тем не менее это была изысканная игра, заключавшаяся в искусном подборе слов для отрады людей и богов.

Эти склонность к игре, беззлобный юмор и легкая ирония важны для понимания сильных и слабых сторон египетской системы. Добродушие и терпимость придали ей гибкость. Несмотря на ход времени и меняющиеся условия, египетская культура сохраняла свою сущность на протяжении многих столетий – начиная со времени правления первых царей IV династии, около 2650 г. до н. э., до конца XVIII династии, около 1400 г. до н. э. Египтяне никогда не относились к себе настолько серьезно, чтобы погрузиться в хаос при отклонении от нормальных условий. Они воспринимали всерьез догму о божественности фараона, но никогда не проявляли терпимости к царю, выказавшему моральную слабость. Эта вера не ослабевала даже в периоды, когда божественные цари боролись за престол. У них была твердая вера в счастливую судьбу Египта. Они пережили короткий период сомнений и разочарований в Первый переходный период, нанесший болезненные удары по этой счастливой судьбе, но, пройдя через трудности, возродили эту веру на слегка измененных принципах. Добродушный отказ от неукоснительного следования догме позволил египтянам навсегда сохранить свои качества, которые, несомненно, были бы утрачены, если бы эти люди были столь же серьезны и последовательны, как их азиатские соседи.

Если же мы назовем те же качества легкомыслием или легковесностью, то увидим обратную сторону медали – слабость цивилизации, достигшей огромных успехов и просуществовавшей на протяжении столь долгого времени. В частности, если сравнить египтян с евреями, мы увидим трагедию, связанную с тем, что великие дары принимались слишком легко. Евреи были маленьким народом, оттесняемым соседями и вытесненным в далекие земли. Для них богоизбранность означала безусловную ответственность общества и каждого отдельного индивидуума. Египтяне же были богатым народом, жившим вдали от опасностей. Для них избранность богами означала привилегии цивилизованной жизни, включая терпимость к незначительным отклонениям внутри системы. Более того, согласно их мифологии, избранность была частью творения, поэтому о попытках что-то изменить и стремлении к переменам – о том, что мы называем «прогрессом», – не могло быть и речи. Единственной важной задачей было возвращение к первоначальным ценностям после нарушения равновесия системы, то есть восстановление первоначального принципа маат.

Это объясняет, почему единственным истинно творческим периодом было начало египетской истории – конец додинастического и начало династического периода. Во время формирования культуры египтяне пытались открыть то, что было даровано им богами. Поэтому при царях первых династий технологии достигли наивысшего этапа своего развития, а сами египтяне ближе всего подошли к научному мышлению и философии бытия. К началу же IV династии, когда культура уже сформировалась, устоялась и главенствующая мифология, и дальнейшие поиски были прекращены. Система была установлена навсегда, и ее неотъемлемыми элементами стали добродушие и тонкий юмор, которые придали ей гибкость и долговечность.

В следующих главах мы рассмотрим системные изменения, которые произошли после того, как Египет раскрылся для внешнего мира и его изолированность, прежде являвшаяся основой безопасности, была навсегда разрушена. Отметим лишь одну черту грядущих перемен. Юмор ранних периодов представляется нам добродушным, в его основе лежали контраст и оксюморон. Юмор, присущий более позднему космополитизму, был более едким и саркастичным и основывался на насмешке. Если наше предположение верно, то в этом юморе не было былой терпимости и, вместо того чтобы обеспечивать гибкость, он расшатывал некоторые столпы системы. Позже мы представим доказательства этого утверждения.

Если эпоха Среднего царства отличалась столь превосходными достижениями, а египетская система обладала подвижностью, то как случилось, что после 1800 г. до н. э. государство стремительно пришло в упадок? Нам очень хотелось бы знать ответ на этот вопрос. Можно сделать несколько предположений, которые в совокупности могут как-то прояснить картину, но внезапное разрушение исправной системы все равно останется загадкой.