При всех трудностях, которые причинили нам белополяки, общее соотношение сил в западной Белоруссии было в пользу советских партизан. Число их постоянно росло с прибытием подразделений из восточной Белоруссии, которые двигались на запад с продвижением фронта в том же направлении, и с усилившейся мобилизацией местного населения, которых заставляло делать этот шаг приближение советской армии. Увеличился приток оружия, сбрасываемого с самолетов, улучшилось качество оружия и боеприпасов, намного превышая оружие, находящееся в руках белополяков. Вместе с партизанскими соединениями восточной Белоруссии мы предотвратили распространение поляков на север и восток, и они вынуждены были сократить свою деятельность в районе Вильно. Но все время они нам мешали до нашего воссоединения с советской армией.

Поражения германской армии на всех фронтах и огромные потери в живой силе привели к усиленному давлению со стороны на националистическое руководство Литвы с требованием мобилизовать десятки тысяч литовцев в силы безопасности Германии. Еще весной 1943 немцы пытались создать литовский легион, но попытки эти провалились из-за нежелания литовцев провести такую мобилизацию без обязательства германской стороны дать независимость Литве или хотя бы дать ощутимые гарантии в будущем такой независимости. С приближением фронта к границам Литвы зимой 1943–1944 возобновились усилия по мобилизации литовцев в германскую армию. Немцы хотели мобилизовать 50–60 тысяч солдат, которые будут резервом и вторым эшелоном северному германскому фронту, и освободят германские дивизии, ведущие в тылу войну против партизан.

Командующим этих войск был назначен литовский генерал Плихавицюс, из фашистского движения в независимой Литве. Солдатам было обещано, что действовать они будут только внутри Литвы. Восемь тысяч литовцев мобилизовалось в войско Плихавицюса в первые месяцы 1944. Они были организованы в батальоны, и в большинстве своем сконцентрированы в восточной Литве — вести войну с партизанами, нести охраны путей сообщения и воинских складов. Мораль в этих частях была низкой, и в свете непрекращающихся поражений немцев, часть подразделений этого войска склонялась к переходу к партизанам. По этому вопросу шли переговоры между командованием советско-литовскими партизанского движения и командирами подразделений Плихавицюса.

Один из батальонов его армии отвечал за охрану железнодорожной линии Вильно-Двинск в секторе действия соединения "Вильнюс". В начале апреля 1944 был контакт между офицерами батальона и штабом "Вильнюса".

Людям Плихавицюса было предложено дезертировать из рядов германской армии и перейти к нам. Связь между сторонами установил наш знакомый лесник Гвига через начальника полиции Свинцяна, брат жены которого был одним из партизан нашего соединения. Встречи сторон проходили недалеко от Свинцяна. В одной из таких встреч участвовал и я. На определенном этапе разговор шел о переходе большей части армии Плихавицюса на нашу сторону. Эти контакты оказались безрезультатными. Офицеры армии Плихавицюса были фанатичными националистами и фашистами. И хотя им было ясно, что Германия терпит поражение, они не видели для себя выхода в переходе на сторону Советов: часть из них участвовала в расстрелах евреев и русских военнопленных, и дрожала за свою шкуру.

Ведя переговоры с людьми Плихавицюса, мы в то же время продолжали боевые действия. При проведении одной из акций, в начале июня, немцы взяли в кольцо одну из наших групп, которая после минирования железнодорожной колеи укрылась на сеновале. Трое из группы были убиты, командир и еще один боец сумели выбраться. Командир лейтенант Семенов был тяжело ранен в правую ногу. Он с трудом добрался до фермы в считанных километрах от места ранения. Хозяин фермы, литовский крестьянин гостеприимно принял его, перебинтовал рану, спрятал в доме, но послал сына в Свинцян — сообщить полиции, что в их доме скрывается раненый партизан. Семенов был схвачен во время сна и увезен в больницу Свинцяна, где к нему была приставлена охрана.

В тот же день нам сообщили, что Семенов схвачен, несколько дней будет находиться на лечении в больнице, а затем его передадут гестапо Вильно. Семенов знал о переговорах с людьми Плихавицюса, участвовал в некоторых встречах с ними. Командование литовских партизан выражало беспокойство тем, что Семенов может сломаться на допросах в гестапо и раскрыть тайну переговоров, ибо все еще надеялось, что некоторые подразделения Плихавицюса перейдут к партизанам вместе со своими командирами и оружием. Если это раскроется гестапо, все эти планы сорвутся, начнутся массовые аресты и расстрел офицеров, замешанных в эти переговоры. Соединение "Вильнюс" получило приказ выкрасть Семенова из больницы живым или мертвым до его перевода в гестапо. Свинцян был укрепленным городком с системой бункеров на въездах и гарнизоном, насчитывающим сотни солдат. На передовой базе соединения "Вильнюс" в районе леса Ходоцишки было сконцентрировано около сотни бойцов, и все это подразделение вышло освободить Семенова. Летние ночи коротки, в нашем распоряжении было 4–5 часов на приближение, атаку, освобождение Семенова и отступление в леса Линтоп. С наступлением темноты мы вышли на операцию. Надо было обогнуть несколько сел, и прошло более двух с половиной часов, пока мы дошли до городка. Осталось около двух часов темноты, что явно недостаточно для проведения операции. Командовал нами Бондарас. Он принял решение вернуть подразделение в лес Царклишки.

На следующий день, до полудня, нас выстроили, и Бондарас попросил выйти из строя пять добровольцев. Вышел я, за мной "Папка" и еще три бойца. Бондарас и начальник штаба отошли с нами в сторону и разъяснили, что необходимо сделать. По их словам, попытка атаковать всем подразделением трудна и опасна из-за недостатка времени и расстояния. Ночных часов мало, расстояние большое. И если даже подразделению удастся вызволить Семенова, оно все еще будет находиться на открытой местности при свете дня вблизи городка и понесет большие потери. Решено освободить Семенова другим путем. Впятером мы выйдем еще сегодня днем в сторону Свинцяна, используя рощи и ложбины по пути, чтобы к сумеркам добраться до городка. С наступлением темноты просочимся в городок и тайком доберемся до больницы. Охранников, приставленных к Семенов, надо бесшумно ликвидировать, и провести операцию без единого выстрела. По сообщениям, полученным вчера, один охранник стоит снаружи, у входа в больницу, второй — около двери в палату, где лежит Семенов. В палате находится еще один больной, советский офицер, раненный при попытке бегства из лагеря военнопленных. Если он способен двигаться, взять его с нами, если же не может самостоятельно передвигаться, оставить в палате, чтобы не затруднить наш уход. Бондарас добавил, что если операция не удастся, всё подразделение постарается освободить Семенова в следующую ночь, не считаясь с потерями.

Мы покинули лес, и при свете дня стали приближаться к Свинцяну. С наступлением темноты, мы проползли между бункерами, слыша голоса сидящих в них литовских солдат. Я полз между знакомыми домами, вспоминая тех, кто в них жил. Странное это было ощущение — ползти ночью, по-воровски, по городку, в котором я родился.

Добрались до больницы. Здание светилось слабым светом изнутри. Мы видели часового, идущего к углу здания. Прижались к стене. Когда часовой дошел до нашего угла, "Папка" нанес ему прикладом оружия удар по голове. Часовой рухнул. Входная дверь оказалась запертой изнутри. "Папка" несколько раз тряхнул ее, и она раскрылась. "Папка" и мы за ним бегом поднялись на второй этаж, не зная, в какой палате лежит Семенов. "Папка" направился влево, я — вправо. Медсестра вышла мне навстречу. Я направил на нее автомат и спросил: "Где раненый партизан?" Она испуганно вскрикнула: "Ой!" и упала. Я ворвался в первую больничную палату и спросил, где лежит партизан. Ответили, что он лежит по другую сторону коридора. Выйдя из палаты, я увидел "Папку" и еще одного из наших, несущих Семенова на руках. Пленный офицер пытался ковылять за ними, но упал в дверях палаты и не мог дальше двигаться. Я слышал его мольбу: "Возьмите меня с собой", но нас было только пятеро, мы не могли взять и его с собой. Я побежал вниз и еще с лестницы увидел литовского полицая у запертой двери. Выяснилось, что полицай всегда находился на первом этаже, в офисе, у телефона, чего мы не знали. Полицай, услышав шум, позвонил в полицию, сообщил, что в больнице творится что-то необычное, и вышел посмотреть, что случилось. Увидев дверь раскрытой, запер ее изнутри снова. Стоя над ним, на ступеньках, я нанес ему удар по голове круглым диском от автомата. Он упал. Я вырвался наружу. Мы разрядили оружие полицая, дежурившего у двери палаты, где лежал Семенов, и увели его также с собой. Выйдя наружу, мы услышали выстрелы со стороны гарнизона, объявившего тревогу. Полицейский участок находился в 300 метрах от гарнизона. Мы ушли в поле, тянувшееся в сторону Линтопа, я — первый, за мной партизан, ведущий пленного полицая, за ними двое партизан, несущих раненого Семенова. "Папка" нас всех прикрывал, идя последним. Я увидел издалека пасущегося коня, сказал "Папке", что мы посадим Семенова на коня, и так сможем передвигаться намного быстрее. Приблизившись, я, к моему разочарованию, увидел, что передние ноги коня спутаны цепью. Мы нашли другого коня, устроили на нем Семенова, и только тут я нашел миг, чтобы сказать ему несколько слов поддержки. Трудно выразить словами, как он был счастлив.