этих стран усердно изучали латынь, поскольку уже пристрастились и оценили наслаждение римскими термами, состязаниями колесниц в цирках и римской кулинарией. Зная латынь и греческий, вы были готовы существовать в этом мире.

Греческий язык преподавался в школах, но вряд ли имело смысл со столь тяжкими трудами болезненно постигать его. С раннего детства Тит, Децим и Юния вырастали в окружении грекоговорящих наставников, да и их собственные родители (прекрасно знавшие греческий) брали на себя труд говорить на истинно аттическом наречии изрядную часть того времени, которое они уделяли играм с детьми. По мере взросления детей примерно половина всего наиболее элегантного и утонченного общения с ними шла на греческом языке. В результате Юния оказалась одной из наиболее образованных женщин своего времени, под именем поэтессы Юлия Балбилла она стала подругой императрицы Сабины и написала несколько изысканных элегий[159] на греческом языке, «достойных пера Сапфо», как говорили ее друзья; а Тит, занявшийся было дилетантски философией, написал несколько объемных трактатов прекрасной аттической прозой, подобно его современнику, ставшему императором Марком Аврелием.

Выбор школы. В старые добрые времена отец семейства не только давал своему сыну моральные и практические уроки, но и становился ему подлинным школьным наставником, то есть «вколачивал» в своего сына умение читать, писать и производить элементарные арифметические действия; еще Катон Старший (234–149 до н. э.) похвалялся тем, что сделал это для своего собственного сына. Однако те времена давно уже миновали, и главный вопрос, маячивший перед каждым мальчиком или девочкой, был такой: «Наставник или школа?» Нет сомнения в том, что семьи, занимавшие самое высокое положение в обществе, имели возможность найти особо искусных и квалифицированных частных наставников; так, например, император Август пригласил известнейшего вольноотпущенника Верра Флакка для обучения своего внука. Но и преимущества совместного обучения с детьми своего социального класса были совершенно понятны всем родителям. Поэтому юного Кальва отправили в тщательно выбранную школу. Это образовательное заведение считалось исключительно хорошим: коллега Кальва, бывший претор Апоний, владел великолепно одаренным преподавательским талантом рабом, неким Эганором, которому было позволено не только обучать детей своего хозяина, но и (согласно общепринятому обычаю) брать на обучение и детей со стороны. Плата за их обучение образовывала его peculium[160], который он копил, чтобы обрести свободу.

Распространение грамотности в Риме. Образование девушек. Разнообразные школы существовали в Риме повсеместно, однако системы общественного образования не было. Поэтому большинство беднейших плебеев и рабов оказывались грамотны лишь настолько, насколько могли разобрать объявление о гладиаторских играх или набросать черновик счета или меморандума. Однако общественное мнение осуждало родителей, которые не желали давать своим детям хотя бы начального школьного образования, и совершенно неграмотные жители империи были редки[161].

Девочки беднейших семей получали образование в гораздо меньшем объеме, чем мальчики. И в семьях высших слоев общества дочери редко поднимались до получения образования на более высоких уровнях и в школах риторики, но, по-видимому, они часто посещали обычные школы наряду со своими братьями на условиях полного равенства. Похоже, что не существовало какого-либо разделения учащихся по половому признаку, хотя, когда старшие юноши отправлялись обучаться приемам ораторов или тонкостям философии, девушки благородного происхождения посвящали свое учебное время подготовке к замужеству, обучаясь грациозной игре на арфе и совершенствуясь в танцах – для стройности фигуры и получения навыка в выполнении полных достоинства движений, приличествующих благородным матронам.

Школы для низших классов. Между элитным заведением Эганора в боковом флигеле большого особняка Апония и самыми дешевыми типами школ, ютившимися вдоль улицы Меркурия, пролегала глубокая пропасть. Любой навес годился для примитивной школы, и любой полуобразованный тип мог сойти за школьного учителя.

Возьмем, для примера, бедного Платория, прогоревшего владельца дешевой ночлежки в Остии, который пытался заработать себе на жизнь, взяв в аренду освободившуюся лавку неподалеку от Insula Flavia и организовав там школу. Дверной пролет ее (без двери) выходил прямо на шумную улицу, и бурлящая на ней толпа отвлекала учащихся детей, в то же время их хоровая зубрежка раздражала всех полуинвалидов, обитавших в большой инсуле. Школа Платория относилась к самому низшему уровню, хотя он и пытался претендовать на нечто большее, установив в бывшей лавке высеченные из камня бюсты Гомера, Вергилия, Горация и т. д. и пристроив здесь же для себя высокое сиденье – кафедру (cathedra). Каждое наказание учителем своих подопечных привлекало толпу любопытных зевак снаружи. Его ученики сидели перед ним на длинных лавках без спинок. Привычной нам школьной доски не существовало, а каждый учащийся, неловко изогнувшись, держал на коленях покрытую воском дощечку, на которой он писал и стирал стилусом[162] то, что диктовал учитель.

Мальчик-ученик

Во все школы более высокого уровня ученики приходили в сопровождении своих pedagogue, как на греческий лад называли рабов частных лиц, приставленных к тому или иному мальчику или девочке, обязанных провожать своих подопечных из дома в школу и обратно, помогать с уроками, оберегать мораль детей и даже участвовать в процессе их наказаний. Но мало кто из учеников Платория происходил из семей, родители которых могли позволить себе роскошь приставить педагога к своим детям. Они приходили в школу так рано, что в зимнюю пору были вынуждены освещать себе дорогу дымными факелами. Дети же наиболее обеспеченных родителей, «сыновья центурионов, приходят в школу, неся в левой руке сумку для книг и навощенную дощечку, а каждые иды (середина месяца) приносят плату за свое обучение, составляющую восемь медных монет» (Гораций). Перед выходом из дома каждый мальчишка получал корку хлеба, а занятия в школе продолжались до полудня. Тогда устраивался достаточно продолжительный перерыв для завтрака или хотя бы для того, чтобы купить что-нибудь съестное у уличного торговца, а затем устроить себе краткий отдых. После этого оглушавшая зубрежка возобновлялась, так что жильцы окружавших инсул могли отдохнуть от этого шума лишь тогда, когда с наступлением сумерек в школе прекращались занятия.

Порка, шум и другие злоупотребления в дешевых школах. Школа была далеко не самым гуманным заведением в данном районе. Тщетно поэты-сатирики упрашивали учителя «быть добрым к своим ученикам», «отложить в сторону свой скифский хлыст и ужасную плеть», а также «ужасную трость, скипетр учителя в школе». Бедный Платорий прекрасно знал, что те родители, которые вручили ему своих детей, придерживались древней максимы: «Тот, кто не изведал плети, не получил обучения». Римляне – народ войны, и идеальная школа в их представлении всегда напоминала жесткую дисциплину центурии, которой командует центурион с виноградной лозой в руках. Порядок в большинстве школ поддерживался руганью и ударами,