Я сбросил газ, и мой Зеро, теряя скорость, задрожал. Это сработало: пилот противника, помедлив, отвернул. Я прибавил газу и сделал вираж влево. Три раза я делал вираж, а затем, бросив свой Зеро в штопор, вышел из него, уходя по спирали влево. Истребитель противника в точности повторял мои маневры. Левые крылья обоих самолетов находились перпендикулярно раскинувшемуся под нами морю, а правые смотрели в небо.

Ни одному из нас не удавалось добиться преимущества. Мы продолжали набирать высоту по спирали, сила тяжести вдавливала нас в кресла. Сердце у меня бешено колотилось, а голова, казалось, стала весить целую тонну. Перед глазами висела серая пелена. Я стиснул зубы: если пилот противника может выдержать подобное, то смогу и я. Того, кто сдастся первым и повернет, чтобы уменьшить перегрузки, ждет неминуемая гибель.

На пятом витке самолет противника слегка занесло. У меня мелькнула мысль, что я выстоял. Но «грумман» опустил нос и набрал скорость, самолет снова стал послушен пилоту.

Но в следующее мгновение он все же допустил ошибку. Вместо того чтобы сделать шестой виток, он увеличил мощность двигателя и начал выполнять петлю. Это был решающий момент. Я ринулся за ним, пересек траекторию его полета и вышел прямо в хвост. Я достал его. Он продолжал выполнять петли, стараясь уменьшить их радиус. Я же с каждым разом все больше сокращал расстояние между нашими самолетами. При выполнении подобных маневров Зеро не было равных.

Когда я находился всего в 50 ярдах от него, «уайлдкэт» вышел из петли и, к моему изумлению, полетел по прямой. На таком расстоянии мне даже не потребовалась пушка, я выпустил длинную очередь из пулемета по кабине, наблюдая, как пули превращают ее в обломки металла и стекла.

Я не верил своим глазам: «уайлдкэт» продолжал лететь так, словно ничего не произошло. Зеро, получивший такую порцию свинца по кабине, давно превратился бы в огненный шар. Я ничего не мог понять. Я прибавил газу и приблизился к американскому самолету как раз в тот момент, когда скорость его упала. Через секунду я уже вырвался на 10 ярдов вперед, стараясь сбросить скорость. Втянув голову в плечи, я со страхом ждал огня его пушек. Я оказался в ловушке.

Выстрелов не последовало. Пушки истребителя противника молчали. Не верилось, что это происходит на самом деле. Скорость упала, и вскоре наши самолеты уже летели крылом к крылу. Я открыл окно кабины и выглянул. Сквозь фонарь кабины истребителя противника я смог рассмотреть пилота. Это был крупный мужчина с круглым лицом. На нем была легкая форма защитного цвета. Вопреки моим предположениям он оказался совсем не молодым.

Несколько секунд мы летели рядом в этом странном строю, не отрывая друг от друга глаз. Истребителю противника сильно досталось. Крылья и фюзеляж были покрыты пробоинами. Обшивка руля поворота исчезла, металлические шпангоуты торчали, как ребра у скелета. Теперь я понял, почему пилот летел по прямой и не открывал огонь. Правое плечо у него было в крови, и я заметил, как пятно крови расползается на груди. Казалось невероятным, что его самолет все еще держится в воздухе.

Но хладнокровно убить человека я не мог! Получив ранение, он оказался беспомощным, а его самолет превратился в развалину. Я поднял левую руку и, погрозив ему кулаком, крикнул, хотя и понимал всю бесполезность своей затеи, чтобы он сражался. Американец встревожился, он с трудом поднял руку и слабо помахал мне.

Столь странных чувств я еще не испытывал. Я убил много американцев в воздушных боях, но сейчас я впервые видел человека, который прямо на глазах слабел от нанесенных ему мной ран. Я никак не мог решиться положить конец его мучениям. Глупо, конечно, было так думать. Пусть и раненный, но он был врагом, едва не убившим трех моих товарищей всего несколько минут назад. Но у меня не поднималась рука прикончить его. Мне нужен был самолет, а не летчик.

Я снизился и снова зашел ему в хвост. Американец, видимо, собрал остаток сил, и его самолет взмыл вверх, выполняя петлю. Этого я и ждал. Нос самолета оказался вверху. Я тщательно прицелился в двигатель и слегка надавил на гашетку. Языки пламени и клубы дыма вырвались наружу из двигателя. «Уайлдкэт» опрокинулся на крыло, а пилот выпрыгнул с парашютом. Далеко подо мной, прямо над побережьем Гуадалканала, парашют раскрылся. Летчик не держался за стропы, его обмякшее тело висело под куполом. В последний раз, когда я увидел его, он медленно приближался к берегу.

Три других Зеро вскоре заняли свое место рядом со мной. Ёнэкава улыбнулся мне из кабины. Мы набрали высоту и направились обратно к острову на поиски других самолетов противника. Вокруг нас загрохотали разрывы зенитных снарядов. Прицел был неточен, но сам факт, что тяжелые зенитные орудия успели оказаться на берегу спустя всего несколько часов после вторжения, огорчал. Я знал, что нашим силам потребовалось после высадки около трех дней для установки зенитных орудий. Темпы переброски техники американцами поражали.

Много позже наш командир Накадзима сообщил мне о подробностях произошедшего с остальными четырнадцатью Зеро. Истребители морской авиации противника владели инициативой в сражении над Гуадалканалом. Группами от шести до двенадцати самолетов они продолжали атаковать, все время заходя от солнца, и сеяли панику в боевых порядках наших истребителей. Еще никогда Накадзиме и его летчикам не приходилось встречать столь решительного и упорного сопротивления противника.

Каждый раз истребители противника пикировали и открывали огонь, а затем резко отворачивали и исчезали внизу, не позволяя нашим Зеро использовать в полной мере свое превосходство в маневренности. Подобная тактика оказалась разумной, но точность стрельбы американцев оставляла желать лучшего. Только один Зеро оказался жертвой их атак.

В тот день победу праздновал Нисидзава. Прежде чем у него закончились боеприпасы, этот блестящий ас, оторвавшись от своих ведомых, в одиночку сбил шесть истребителей противника[4].

Сам же Накадзима впервые столкнулся со ставшим впоследствии весьма распространенным у противника приемом атаки «командой» из двух самолетов. Самолет Накадзимы атаковали сразу два истребителя противника. Ему не составило труда зайти в хвост одному из них, но второй самолет, атакуя со стороны, не дал ему возможности открыть огонь. Вернувшись в Рабаул, Накадзима был в бешенстве. Его вынудили пикировать и спасаться бегством. Из всех пилотов эскадрильи лишь мне и Нисидзаве в тот день удалось сбить самолеты противника.

Тем временем вместе с тремя своими ведомыми я вернулся на высоту 7000 футов. Мы рыскали в облаках, но так и не обнаружили вражеских самолетов. Как только мы покинули зону облачности, впервые за все время моего участия в воздушных сражениях самолет противника застал меня врасплох. Я ощутил сильный удар, послышался свист пуль, и в стекле кабины слева от меня появилась пробоина, всего в нескольких дюймах от моей головы.

Я по-прежнему не замечал в воздухе ни одного самолета противника. Мне подумалось, что в меня попали с земли. Но тут я краем глаза заметил вовсе не истребитель, а вражеский бомбардировщик, заставший меня врасплох. Самолет противника лег на крыло и попытался скрыться в облаке. Дерзость вражеского летчика изумляла. Он в одиночку рискнул атаковать четверку Зеро на своем тихоходном и слабо вооруженном пикирующем бомбардировщике.