Джек ухмыльнулся, откинулся на спинку кресла.

– Думаешь, я сейчас могу такое?

Феликс жутко, криво и холодно, ухмыльнулся:

– Один из нас точно сможет. И прямо сейчас.

– Вот оно как. Один из нас.

– Вот оно так, – подтвердил Феликс.

Джек посмотрел на остальных.

– А если они не пойдут за тобой? Что, соберешь свою команду?

Феликс озадаченно нахмурился:

– Я про это не подумал.

– Я и не сомневался, что ты не подумал.

– Да что за чертовщина, – сердито начал Кот.

– Тихо! – не глядя на него, рявкнул Джек, потом посмотрел на Феликса и уже спокойней добавил:

– А тебе не приходило в голову то, что мы наконец-то заставили их дергаться и бежать от нас?

– А тебе не приходило в голову, что ты больше не тянешь это дело? – с презрением осведомился Феликс.

Джек предостерегающе поднял руку – мол, всем молчать. Он закурил, снова наклонился вперед.

– Да. Приходило. В этом я могу признаться. А ты можешь признаться в том, что удираешь от работы, для которой рожден?

– Я не убегаю…

– Да черта лысого! Убегаешь! – заорал Джек.

Он вскочил и принялся нервно расхаживать перед носом Феликса.

– Слушай, это игра. Ритуал. И я не могу оставить ее, потому что я ее символ. Они знают мое имя. А ты не можешь убежать, потому что ты – лучший здесь, и именно это тебе и не нравится!

– Ворон, это чушь.

– Вправду? Да? А ты и не подумал про свою Команду? Да черт же возьми, если бы ты подумал, чего ты вовсе не хочешь делать, ты бы понял: Команда меня не оставит. Тебе придется работать самому. Но ты ведь этого не хочешь. Ты вообще ничего не хочешь!

Феликс пулей вылетел из кресла.

– Ты что, зовешь меня трусом?

Даветт не выдержала. Вдруг она очутилась между яростно сопящими мужланами и промямлила, как маленький перепуганный ребенок, кукольным голоском, сквозь подступающие слезы:

– Пожалуйста, не надо, не надо…

– Феликс, я не знаю, как тебя звать! – заорал Джек. – Я не знаю, мать твою, кто ты на самом деле!

– Попробуй – и узнаешь, – очень холодно и раздельно выговорил стрелок.

Все подумали, что сейчас начнется драка. Она и началась бы. Но часть рассудка Джека Ворона орала на него самого и увещевала. Ведь ты же вождь, пример своим, ну черт же возьми!

Потому он глубоко вдохнул, отступил на шаг и начал заново.

– Феликс, я не могу бросить всего лишь оттого, что они знают мое имя. А что, тот, кто займет мое место, тоже должен будет сделать то же самое, если они узнают? Так запросто? Они поймут, что достаточно узнать наши имена – и мы разбежимся? Но мы не можем. Это наша игра. И мы играем. Феликс, если наша встреча пришлась на скверное время твоей жизни – извини. Но, черт возьми, в нашей жизни всегда скверное время!

И тут снова гнев захлестнул и победил рассудок Джека.

– Тебе уж самому решать, хватит ли у тебя мужества встретить их по-мужски!

– Иди на хер! – рявкнул Феликс. – И вы все идите туда же!

– Нет, нет же, – по-детски пролепетала Даветт.

На секунду они умолкли и посмотрели на нее. Но Феликс не остановился. Он запихал в карман пачку сигарет и пошел к двери.

– Да сдохните вы все! Если хотите – сдыхайте за его эгоизм и глупость, за его сумасшествие или что там еще…

Даветт, раскинув руки, семенила за ним.

– Нет, нет…

– Да забудь! – крикнул он на нее. – Все забудьте! Я пошел.

– Ты не можешь, – сказала она, всхлипнула и вздрогнула.

Но он мог. Он собирался сделать то, к чему так долго готовился. Это видели все.

– У меня с вами всё, – сказал Феликс.

И тут Даветт закричала – сильно и резко.

– Ты не можешь! Ты не представляешь, что они делают с людьми! Ты не знаешь, как оно! Ты…

– Что? – синхронно произнесли Джек с Феликсом, уставившись на нее.

Даветт быстро глянула на одного, на другого, понурилась, затем стиснула кулаком край юбки и подняла, обнажив шелковистый золотой изгиб идеальных ног, вызывающе резкий желтый треугольничек нижнего белья. А почти под ним, на внутренней стороне левого бедра – будто след от укуса исполинского паука.

Такие раны оставляет только одна тварь.

– Помогите мне, – прошептала Даветт. – Помогите…

Ошарашенная Команда стояла и глазела, а Даветт старалась выложить все сразу, все то, что хотела рассказать с самого начала – про себя, про то, зачем явилась к ним тогда в Калифорнии, – но вместе со словами наружу рвались и слезы, и Даветт ничего не могла вымолвить.

Спас ее, как ни странно, именно Феликс. Он обнял, тихо, успокаивающе зашептал, подвел к стулу, осторожно усадил, рядом поставил стул для себя и все время ободряюще, уверенно шептал и уговаривал.

Наконец опомнились и остальные. Аннабель принесла коробку салфеток и стакан воды, а мужчины, еще ошарашенные, уселись там и сям и приготовились слушать. Будто заседание инквизиции – все сидят и пялятся и ожидают признаний. Но Даветт не была против. Она заслуживала этого за то, что сделала с ними, – и еще больше за то, что у нее не получилось.

Ведь она явилась не для того, чтобы делать репортаж.

Она привезла им их убийцу.

Она оставила его в багажнике своей машины – тварь с белой лентой на лбу.

Мелкого самозваного божка.

Его звали Росс Стюарт. Даветт была знакома с ним десяток лет, с тех пор, как в одиннадцать пошла в «Танцевальный класс для юных леди и джентльменов мисс Финдли». Росс был в классе. Он и тогда не был джентльменом.

Даветт снова начала запинаться и всхлипывать. Феликс наклонился к ней, взял ее руки в свои, сказал расслабиться, глубоко вдохнуть и начать с самого начала.

Она понимала: он прав, надо с самого начала, по порядку, но так близко к нему, ближе, чем когда бы то ни было, глядя в его глаза, ей захотелось пропустить начало и пойти сразу к самой сути.

К невыносимому кромешному стыду.

Ее тянуло с самого начала, с первого момента, когда она увидела его, рассказать о всем том, чем Даветт была и чем ее сделали.

Она хотела, чтобы он узнал всё, каждую постыдную мелочь. Но она сделала, как он велел: попыталась с начала. Конечно, не с самого, не с далекого детства, но с того дня, когда началось по-настоящему: с прошлой весны, пасхальных каникул, с праздника воскресения Христова.

Тетя Виктория тогда закатила для Даветт роскошную вечеринку.