Энтузиазм Альфреда Нобеля в отношении Виктора Рюдберга нетрудно понять, ведь сам он находился в состоянии внутреннего противоборства между разумом и чувством. Рюдбергу удалось объять и то и другое, он показал, что вполне возможно доверять разуму и рационализму, даже выступать против Церкви и религии, не расставаясь при этом с убеждением о духовности, высшем измерении бытия. Для Альфреда Нобеля это стало своего рода попаданием в десятку. Его в меньшей степени, чем остальных, смущал так называемый парадокс Рюдберга – когда человек, который в своей поэзии «заставил Вифлеемскую звезду сиять со всей своей мистической силой», в то же время «сделал более чем кто-либо другой, чтобы убедить шведский народ, что это была самая обычная звезда, вовсе не зажженная Господом»5.

Альфред Нобель предпочитал писателей, которые несли вдохновляющие идеи, и романы, где больше говорилось о том, какой жизнь должна быть, чем о том, какова она есть. Например, он очень любил истории про людей, отвернувшихся от бездушного материализма и пришедших к пониманию высших ценностей жизни. Тщеславие, жадность и лицемерие – по мнению Альфреда, не было ничего хуже, и не важно, наблюдал ли он эти качества в других или обнаруживал в самом себе. Ему хотелось, чтобы литература клеймила их, желательно с педагогическим пафосом. Современная реалистическая литература, как ему представлялось, лишь воспевала достойный осуждения образ жизни, но не указывала путь к жизни лучшей.

При этом политические симпатии 30-летнего Альфреда были на стороне левых либералов, таких как Рюдберг. Оба презирали лживость верхушки и их привилегии, мечтая свергнуть королевскую власть и поколебать положение дворянства. Жесткие нападки Виктора Рюдберга на духовенство и Церковь должны были прийтись по вкусу Альфреду, судя по его собственным поэтическим опытам того времени.

«Нет, не в переполненных церквях, где пастор проповедует свой бред перед легковерной паствой, зевающей или спящей, человек склонный к задумчивости желает вознести молитву, – писал Альфред Нобель. – Мудрый не ищет в небесах доказательств существования Бога, а обращается к человеку, бесконечно малое вмещает в себя бесконечно великое в мире Мышления»6.

* * *

Патент на новый рецепт пороха был оформлен на имя Альфреда Нобеля. Это не помешало Иммануилу получить свои 6000 риксдалеров для продолжения опытов с «порохом двойного действия». Король Карл XV намеревался лично присутствовать при испытании пороха Нобеля во время больших военных стрельб в крепости Карлсборг в начале ноября.

Король и его младший брат, наследник престола Оскар, прибыли скорым поездом в Тёребуду в сопровождении многочисленных адъютантов и камергеров. В Карлсборг они приехали в карете, запряженной четверкой лошадей. Все было подготовлено для триумфа, но, когда настал черед Иммануила и Альфреда продемонстрировать свой порох в пушках, что-то пошло не так. Залпы оказались не столь громкими, как ожидалось, вероятно, потому что смесь простояла слишком долго. Фиаско казалось неизбежным.

Альфред Нобель попытался спасти ситуацию. Не сходя с места, он смастерил бомбу из чугунной кружки. Увеличив долю нитроглицерина в порохе, он попросил уважаемую публику отойти подальше. Взрыв получился мощнейший – сильнее, чем могли вынести уши присутствующих. Чугунную бомбу Альфреда отнесло метров на восемьдесят. Утверждается, что присутствовавшие при этом военные эксперты были настолько перепуганы взрывной мощью, так потрясены опасным экспериментом, что шведская военная администрация впредь избегала иметь дело с Альфредом Нобелем7.

Пришлось искать другие области применения. В течение лета Иммануил уже прощупывал почву среди тех, кто занимался взрывами горных пород, те срочно нуждались в более эффективном взрывчатом веществе при прокладке строящегося тоннеля и для подобных работ в будущем. Другим возможным рынком могли стать рудники. Однако мало кто из владельцев шахт решался пригласить к себе Нобелей для проведения экспериментов. Исключением стал принадлежавший бельгийцам цинковый рудник в Оммеберге на озере Веттерн, который находился в состоянии экономического кризиса8.

В декабре Иммануил и Альфред прибыли в Оммеберг. Двадцать горняков, наблюдавших за происходящим, остались весьма довольны. Каждым зарядом Нобели взрывали куда больше горной породы, чем они сами смогли бы удалить. Но успеха не последовало, Альфред был разочарован. Оставлять бразды правления в руках отца не представлялось возможным. Альфред вспомнил собственные опыты в Санкт-Петербурге. Потенциал был гораздо больше!

Заканчивался 1863 год. Альфред потратил несколько месяцев, работая под руководством отца, однако они ни на шаг не приблизились к решению вопроса о стабильном доходе для семьи. Альфреду все это надоело. Ему было тридцать лет, и он больше не желал терпеть, что отец обращается с ним как со школяром. Альфред принял решение: с этого момента он будет жить своим умом9.

На самом деле все было не так драматично. У Иммануила остались его многообещающие мины, он сделал себе имя в Стокгольме. Как вскоре выяснилось, это имело и свои оборотные стороны.

В конце декабря состоялся прощальный вечер в честь популярного писателя Августа Бланша, отправлявшегося в Италию. 250 человек пришли на прием в концертном салоне ресторана Berns. Бланша пронесли на руках по залу под звуки марша, а певцы из Королевского театра исполнили постановку в стихах, где в шутливой форме называлась причина отъезда Бланша.

* * *

Заключение относительно мин Иммануила ожидалось со дня на день. Все указывало на то, что экспертный комитет правительства даст согласие и обеспечит будущее отца. Перед Рождеством министр флота передал в дворянскую палату риксдага законодательное предложение: государству следует приобрести секрет подводных мин Нобеля в обмен на пожизненную пенсию. Кроме того, государственный совет планировал сделать крупный заказ этих мин для обороны морского фарватера Стокгольма.

Именно на такую новость сыновья очень надеялись. Как только родителям будет гарантировано обеспечение, братья смогут перевести дух и спокойно заняться собственной жизнью.

Впрочем, они не могли не почувствовать подвоха. Одним из тех, кто поднял свой голос против пожизненной пенсии в дебатах в дворянской палате, был майор Антон Людвиг Фанейельм. Он призвал дворян не спешить, а дождаться окончательного решения экспертного комитета.

Существовала одна важная деталь касательно давнего партнера Нобеля, пионера в области телеграфа Фанейельма, о которой Иммануилу следовало бы помнить. Антон Людвиг Фанейельм тоже был человеком творческим и занимался многими вещами – еще задолго до того, как выкупил фабрику резиновых изделий Иммануила Нобеля в связи с бегством последнего в Финляндию в 1837 году. Еще в начале 1830-х он сконструировал самовзрывающуюся мину, которую представил тогдашнему королю. Из этой затеи ничего не вышло, однако, по правде говоря, Фанейельм действительно первым выступил с этой идеей – вполне возможно, именно мины Фанейельма промелькнули в мозгу Иммануила, когда его осенило на приеме у князя Меншикова в Петербурге в 1838-м.