Как только он коснулся своими лапами деревянного тротуара, мгновенно раздался страдальческий стон. Эхо испугался и пошел по дороге, которая была более примитивной, чем вымощенные улицы города. Собственно говоря, это была просто утоптанная земля. По ней ползали толстые жуки и прочие твари, но он, идя посередине дороги, чувствовал себя более уверенно, чем в непосредственной близи мрачных строений.

Танцующие вокруг клочья тумана напоминали Сваренные привидения и окутывали собой целые здания то тут, то там. Внезапно крикнул сыч, и Эхо содрогнулся, потому что ему показалось, будто это Фёдор позвал его по имени:

«Э-хо! Э-хо!»

– Что я, собственно говоря, здесь делаю? – спросил он самого себя, пугливо поглядывая по сторонам. – Ни одно разумное существо не пойдет глубокой ночью в этот проклятый Ужасковый переулок. Я, наверное, потерял рассудок. Почему я не пошел туда днем?

И тут он вспомнил: потому что только ночью освещение поможет ему определить, в каком из домов живет ужаска, как подсказал ему Фёдор. Благоразумные советы филина пользуются уважением, но даже самые отчаянные бездомные кошки и собаки Следвайи не отважились бы на такое сумасбродство. Было известно множество историй о каких-то смельчаках, которые решили пойти в переулок ночью, где их и настигла страшная смерть.

Например, история про Безголового кота, который каждый раз в годовщину своей смерти ровно в полночь появляется на улицах Следвайи и бродит там на задних лапах, держа перед собой собственную плачущую голову.

Или история про четырех бесстрашных бродячих псов, которые на спор в полнолуние отправились в Ужасковый переулок. Следующей ночью они вернулись назад – все вместе в одном образе! Бедных животных разрезали в середине и сшили под грудными клетками, после чего получился жуткий гибрид с восемью передними лапами и четырьмя головами. Но самое страшное в этой истории было то, что все четыре пса однажды помешались из-за своей трагической судьбы и пытались вырваться из этого клубка, пока не раздался страшный звук и их не разорвало на части.

Эхо вспомнил сказку про Сладкую Сиаманту, прожорливую сиамскую кошку-сладкоежку, которая попала в Ужасковый переулок в беспрестанных поисках чего-нибудь сладкого. Ходят слухи, что она до сих пор бродит по ночной Следвайе, без шкуры, покрытая с ног до головы хрустящей корочкой, с разделочным ножом в животе и вилкой для мяса в спине.

Но все это были детские сказки, которые значительно меньше тревожили Эхо, чем реальные дома, находящиеся в этом переулке. Эти дома вызывали такое благоговение, что Айспин не решался их снести после того, как жители их покинули. Они выглядели так естественно и органично, что никто самым необъяснимым образом не мог даже к ним прикоснуться. Они создавали вокруг себя ауру неразрушаемости и древнего достоинства. А за темно-коричневыми деревянными фасадами скрывалось что-то иное, что, как назойливый запах, невозможно было изгнать ни путем искажения закона, ни произволом властей. Это была сама суть ужасок, ощутимая сила, которой пропитался весь переулок, действенная, как злое проклятие.

Поскольку уличное освещение ужаскам было запрещено по закону, то единственным источником света была луна, отражавшаяся в лужах. Эхо остановился у одной из луж, которая при скудном лунном свете напоминала лужу крови.

Он дошел до конца переулка, но ни в одном из домов не горел свет.

«Ну хорошо, – подумал с облегчением Эхо. – Здесь вообще никто не живет. Тогда мне лучше уйти».

Он уже собрался повернуть назад, как вдруг в паре шагов от него, как платок в руке волшебника, порыв ветра поднял вверх туманное облако. Оно резко взмыло в ночное небо, и там, где оно только что трепетало, неожиданно возник один-единственный освещенный во всем переулке дом.

Эхо не шелохнулся и враждебно разглядывал дом, как будто выросший из-под земли. Только что у него был прекрасный предлог смыться отсюда, потому что он не смог найти в тумане этот проклятый дом, но сейчас дом был перед ним, и Эхо готов был поклясться, что тот отвечает на его взгляд. Он был больше других, незначительно, но заметно, и стоял совершенно уединенно. За покрытыми сажей оконными стеклами колыхалось неровное пламя свечи. Эхо услышал музыку – тихую причудливую мелодию. Кто-то напевал низким голосом под монотонное постукивание. Ему показалось это подходящим ритуальным музыкальным сопровождением процесса сшивания собак или сдирания шкуры с царапки.

Эхо не мог этого объяснить, но он чувствовал, что дом чем-то притягивает его. «Я бы не отказался от небольшого количества плацебо-мази от бородавок», – бормотал он себе под нос, семеня дальше. – И, может быть, еще пара ужасковых проклятий с ослабленным действием».

Что он говорил? Плацебо-мазь от бородавок? Ужасковые проклятия с ослабленным действием? Почему ему вдруг потребовались вещи, о существовании которых он даже не знал? И почему ему так сильно хотелось подняться по ступеням на веранду? Что за странный запах здесь стоял?

Не успев оглянуться, он уже оказался на веранде, прямо перед дверью дома ужаски. Скудного света свечи, который проникал через закопченные стекла, было достаточно, чтобы суметь прочитать таблички на двери.

Ага, значит, это был вид услуг, которые ужаски сейчас могли еще предлагать в Следвайе. Айспин действительно проделал большую работу, чтобы усложнить им осуществление их профессиональной деятельности и проявление их особых способностей.

Следующая табличка предостерегала:

Еще одна табличка гласила:

Благодаря табличкам Эхо составил четкое представление о том, какими безрадостными были профессиональные будни ужаски, которая здесь жила, и он неожиданно испытал к ней глубокое сострадание. Кроме того, его потребность в плацебо-мази от бородавок стала непреодолимой. Поэтому он решил, наконец, обратить на себя внимание. Но как сделать так, чтобы ужаска увидела его? Покричать? Постучать? Поцарапаться в дверь? И Эхо решился на вариант, к которому прибегал не особенно часто. Он замяукал, при этом очень жалобным и вызывающим сочувствие голосом. Встреча, основывающаяся на обоюдном сочувствии, скорее всего, имела оптимальные шансы изначально не вызвать неприятия.