После обеда бабушка подозвала к себе одну из девочек. Девочку звали Соней, была она улыбчивой и… нормальной. В том смысле, что не косилась на Таню, как остальные.

– Софья, будь добра, покажи Татьяне вашу комнату, а я пока распоряжусь насчет постельных принадлежностей. Татьяна, как ты себя чувствуешь?

– Замечательно!

– Тогда ступайте, я скоро подойду.

Она брела за Соней по парковой дорожке и думала, что «замечательно» – это не про ее нынешнее самочувствие. Казалось, стоит только оторвать взгляд от каменных плит, как мир кувыркнется и обрушит ее на землю. В голове гудело и вертелось. Ей бы не помешала поддержка. Только поддержки никто не предложил. Наоборот, Соня, кажется, специально ускорила шаг. Пришлось сцепить зубы и тоже ускориться.

Она позволила себе немного расслабиться, лишь оказавшись в просторной полупустой комнате. Из мебели тут были лишь три кровати, три тумбочки, стол, стул и шифоньер с вензелями. На окнах не было занавесок, щели в них были законопачены старыми газетами, но это не спасало от холода и сырости. Похоже, стоящую в углу комнаты печку топили только на ночь. Если вообще топили.

Таня уселась на единственную незастеленную кровать, осмотрелась.

– Ну, как тебе? – спросила Соня, присаживаясь на кровать напротив.

– Нормально.

– А почему ты здесь?

– А ты почему?

– У меня были причины.

– У меня тоже.

Вот такой у них получился дружеский разговор. Похоже, бабушка права: легко не будет. Понять бы еще, почему к ним такое отношение. Но спрашивать она ни у кого не станет. Разберется во всем сама!

Какое-то время сидели молча, потом Соня снова заговорила:

– У нас тут дежурство. Убираемся по очереди. Поняла?

– Поняла. – Она хотела кивнуть, но побоялась, что успокоившаяся было голова снова разболится.

– И ты тоже будешь убираться. Как все.

– И я тоже буду убираться. Как все. – А спать нужно вполглаза, а то, чего доброго, эти славные девочки придушат ее ночью подушкой. Или сделают темную. Про темную она слышала от Митьки. Тот был подкован во всяких блатных делах.

Митька. Вот о нем она и станет думать, а не о всякой бессмысленной ерунде. Подумать не получилось, хлопнула входная дверь, по ногам потянуло холодом и в комнату вошла бабушка в каким-то тюком в руках.

– Твое постельное. – Она положила тюк рядом с Таней, заглянула в глаза, но спрашивать ничего не стала. Таня была ей за это благодарна. – Сейчас застелешь кровать, а потом Софья отведет тебя в дом. Настя уже там, до вечера у нас еще очень много дел.

Соня бросила на бабушку удивленный взгляд. Что, не ожидала, что та заставит работать родную внучку? Это она просто плохо знает бабушку и совсем не знает ее, Таню. Им обеим к труду не привыкать.

* * *

Девчонку было жалко. Попала девчонка как кур в ощип! Он-то, Григорий, все сам, по доброй воле, а ее, считай, волоком притащили в Гремучий ручей. А зачем притащили? Уж не из-за бабки ли? Чтобы надавить в случае необходимости, чтобы все было под контролем. С тетей Олей странно все и непонятно. В детстве Григорий, бывало, считал ее ведьмой за строгость и прозорливость. Никакое прегрешение от нее скрыть не получалось, ни разбитое окно, ни забычкованную наспех папиросу. Все знала, все чуяла. Была у нее тоже своя собственная чуйка. И про мертвых девочек она что-то знала. Про девочек знала, а про Митьку, похоже, нет.

Где взять силы и терпения, чтобы дождаться, когда стемнеет? Сначала он проверит башню. Тех бедных девочек в башне. Убедится, что они на самом деле мертвые, а не как Зося. А потом начнет обшаривать усадьбу. Он ее и сейчас, по свету, потихоньку осматривает, заглядывает туда, куда можно заглянуть, чтобы не вызвать лишних подозрений, запоминает, примечает, где какие замки и запоры. Пока не нашел такого, с которым бы не смог справиться. Или это потому, что все те запоры на виду, никому ненужные?

Григорий возился на хозяйственном дворе, когда услышал шум и возбужденные немецкие голоса. Стало интересно, что там такое приключилось. Если выглянет, не убьют же его за любопытство!

Он и выглянул. Ну как выглянул… прихватил тачку с обрезанными ветками, выкатил на аллею. Он тут не просто так, он тут по делу. Вот ветки убирает.

Главный сыр-бор творился у входных ворот. Вернулся с охоты фон Клейст. Надо думать, с добычей вернулся. Вон добыча валяется на снегу, ее приволокли на шинели два молоденьких солдатика. Приволокли, бросили и испуганно отшатнулись. Или это псины их шуганули? Псины необычные, черные, здоровенные, остроухие, клыкастые. Верил бы Григорий в рай и ад, сказал бы, что адские псы. Или самое время начать верить после увиденного и пережитого?

Псы окружили добычу хозяина, стояли смирно и молча, но приблизиться к ним никто не решался. Не было дурных! Григорий вытянул шею, сощурился, пытаясь разглядеть, кто же там такой лежит на шинели. В деталях разглядеть не получалось, но кое-что он все-таки увидел.

Это был здоровенный, наголо бритый детина. Его одежда состояла лишь из штанов да залитой чем-то бурым рубахи. Бурое, надо думать, запекшаяся кровь. Так, издалека, и не поймешь, чья это кровь. Но много, чертовски много. Подойти бы поближе, разглядеть все в деталях.

Словно бы почуяв, чего хочет Григорий, фон Клейст обернулся, полоснул острым взглядом, поманил пальцем. Сердце пропустило один удар, а потом помчалось вскачь. Григорий нацепил на лицо чуть легкомысленную, чуть испуганную ухмылку. У него был целый запас всякий разных ухмылок, он умел ими пользоваться. Простой работяга, в меру исполнительный, в меру напуганный, готовый служить новой власти верой и правдой. Вот, как он выглядел, когда неуверенно катил свою тачку к воротам.

– Возьми вот это! – Фон Клейст говорил по-немецки, но медленно, чтобы Григорий мог его понять. А для наглядности махнул рукой в сторону тела на шинели. – Отвези в лес и сожги!

Значит, в лес и сжечь. А отчего ж не закопать?..

Но спрашивать Григорий ничего не стал, испуганно втянул голову в плечи, осторожной походкой направился к телу, но замер, не доходя метров пяти. Всякий нормальный человек должен испугаться вот этих адовых псов. Боялся ли он их на самом деле? А так сразу и не разобраться. С одним псом он справился бы, возможно, даже голыми руками. С ножом бы точно справился. А вот с тремя сразу – большой вопрос.

Фон Клейст тихо присвистнул, и адовы псы послушно уселись у его ног, давая Григорию возможность подойти к телу.

С виду покойник был мертв уже не первый день. Это если судить по серой, с синевой, коже, да по отросшим, похожим на когти, ногтям. Видел Григорий уже такие когти. Ох, видел… А вот если верить рассказам часового, еще сегодня скакал этот покойник Гюнтер под воротами живее живых. Вывод знающий человек сделает сразу. Сейчас главное не дать понять, что он и есть знающий человек. На всякий случай Григорий ахнул, попятился и перекрестился.