что он изменился. Что-то новое появилось во взгляде, в выражении лица. Принятие? Уверенность?

Такеши смотрел на нее совершенно спокойно, отметив только почти сошедшие с плеч синяки.

— О чем? — она не могла не улыбнуться, подумав, как, верно, смешно она смотрится в тонком хададзюбане подле Минамото в черном, глухом кимоно.

Он помассировал переносицу.

— О правде.

В его голосе не проскользнула ни единая эмоция, но Наоми что-то неприятно царапнуло изнутри. Ей показалось, Такеши говорил… с тоской?

— Я нигде не могу найти отца. Слуги сказали, что здесь он был четыре дня назад. У Императора его также не видели.

Наоми охнула, прижав ладони ко рту. Она думала, что Кенджи-сама все время проводит во дворце, и потому не удивлялась его отсутствию во время трапез.

Такеши обжег ее пронзительным взглядом и скрестил руки на груди.

Это была тоска, теперь Наоми могла утверждать с уверенностью. Тоска и горечь.

— Это дурная весть, — он громко хрустнул кулаками. — Прием может закончиться не так, как мы ожидаем.

— А как? — она подалась вперед, посмотрела на него — настойчиво и требовательно.

Выходит, предчувствия ее не обманули. Она ничего себе не придумывала, когда думала, что даже воздух пахнет грозой. Пахнет как перед сильнейшим штормом, и вокруг царит липкая, всепоглощающая тишина.

— Правды должно быть в меру, — Такеши скривил губы. — Я сказал это, чтобы ты была готова ко всему.

Он постоял еще немного, вглядываясь в Наоми — жадно и будто бы нетерпеливо. А после развернулся, и его плечи были столь расправлены, а спина — выпрямлена, что у Наоми внутри все оборвалось.

— Такеши! — не помня себя позвала она и подбежала к нему, остановив у дверей.

Ее сердце стучало оглушительно громко, грозя вот-вот выпрыгнуть из груди. Она вцепилась ему в плечо, уверенная, что не сможет отпустить, даже если он одернет ее сейчас.

Но Такеши, измученный тягостными мыслями об отце и бессонными ночами, не одернул. Кривовато усмехнулся и накрыл ее руки ладонью, слегка сжав.

— А мы можем не пойти? — сбивчивым шепотом спросила Наоми, осознавая, каким будет ответ.

Минамото промолчал.

Вспомнил высохшие на ее щеках слезы, потерянный, раненный взгляд, одинокий силуэт в стороне ото всех.

Подумал, что теперь все это — вовсе неважно.

Подумал, что к моменту, когда вновь взойдет солнце, его жизнь может оборваться.

Подумал — и мягко поцеловал Наоми, придержав за подбородок двумя пальцами.

К его удивлению, она отстранилась первой. С невнятным всхлипом прикоснулась к губам, ощутив оставленную на них горечь, и с ужасом взглянула на Такеши.

Она знала, что он сделал.

Попрощался.

Наоми в одиночестве закончила свою прическу, пытаясь примириться с образовавшейся в груди пустотой. Ноющей. Зияющей.

Нанесла на лицо светлую пудру, которая не могла скрыть поселившегося в ее глазах отчаяния.

Подвела ресницы и веки тушью — руки от волнения дрожали и не слушались, и ровные линии все никак не желали получаться.

Кисточкой с краской провела по бледным, мгновенно пересохшим губам.

Достала шкатулку с драгоценностями, подаренную Такеши перед самым отъездом в Эдо.

Закрепила прическу золотыми кандзаси, заколками и булавками, выполненными из черепашьего панциря, с ярко сверкавшими бусинками из драгоценных камней.

Подвязала пучок шелковыми лентами с вытканным вручную узором.

Коснулась длинной шпильки, которую надлежало вертикально воткнуть в прическу.

И с криком смахнула всю кучу булавок, гребней, заколок и прочих украшений со стола, ничком упав на него и уткнувшись лбом в прохладное дерево.

Ее спина и плечи сотрясались от рыданий, но глаза были сухими. Наоми не плакала — выла внутри себя.

Позже, успокоившись, она позвала служанок, и в четыре руки те помогли ей надеть кимоно — черное, под стать кимоно Такеши, с вышитым на спине веером Минамото. Лишь только по подолу стелился набитый вручную узор из переплетавшихся веток, бутонов и лепестков сливы.

Дождавшись, пока служанки поправят на оби пышный бант, Наоми вышла в коридор. У дверей дома уже стоял Минамото, напряженно вглядываясь куда-то вдаль. Она не знала, но именно в той стороне находился императорский дворец.

Она поморщилась, когда склонилась, чтобы завязать ремешки на гэта — израненные ступни все еще болели, и хождение в жесткой обуви было для нее мучением.

У ворот подле рикши Наоми заметила солдат. Минамото жестом подозвал одного из них, и когда тот подошел ближе, она узнала в нем Кацуо-сана. Мрачного и хмурого, под стать своему господину.

— Наоми, если что-то случится на приеме, Кацуо защитит тебя и поможет сбежать.

Она вздрогнула и неуверенно кивнула.

— Что может там случиться? — спросила она, когда они с Такеши оказались в рикше.

Он сжал рукоять катаны. Меньше всего ему хотелось что-то объяснять Наоми — не сейчас, после наполненных мучительным ожиданием дней; после долгих встреч с Фухито и Нарамаро; после с трудом принятых решений.

Вместо ответа он вытащил из рукава кимоно два длинных сен-бона. При виде них Наоми широко распахнула глаза и тихо ахнула, подняв на Такеши не верящий взгляд.

— Для твоей прически, — сказал он и сам закрепил смертоносное оружие подле милых взгляду шпилек. — На случай, если Кацуо не сможет тебе помочь.

У Наоми задрожали губы, и она отвернулась.

У Такеши не было для нее подходящего утешения.

Я бы оставил тебя в поместье под надежной охраной, как Фухито оставил жену — мог бы сказать он.

Я сделаю так, что сен-боны тебе не понадобятся — мог бы пообещать он.

Все закончится хорошо — мог бы соврать он.

Но Такеши предпочитал молчать. Но его рука крепко сжимала ее ледяную ладонь, и его пальцы поглаживала нежную кожу на тыльной стороне запястья. Он не мог ей ничего пообещать, потому что ненавидел врать и презирал ложь. Но он мог держать ее за руку и согревать озябшие пальцы теплом своего тела. Мог быть рядом с ней столько, сколько будет отмеряно.

Повернув голову, он поцеловал ее в висок. Наоми всхлипнула и судорожно втянула носом воздух, чтобы не разрыдаться.

— Не отходи от меня.

Плавно качнувшись, рикша остановилась, но Минамото мотнул головой в ответ на вопросительный взгляд Наоми.

— Мы подождем Фудзивара и Татибана.

Она кивнула и принялась пристально всматриваться в дорогу, что стелилась по правую сторону от рикши. С самого утра на землю опустился густой туман, и потому сейчас, когда солнце едва прошло зенит, все вокруг заволокла прозрачно-серая дымка. Казалось, что давно наступили сумерки.

Воздух был тяжелым и влажным, и таким густым, что его можно было резать.

Они сидели в неуютном, тяжелом молчании. Пальцы Такеши скользили, любовно поглаживали рукоять катаны, а другой рукой