от императорского дворца. Как можно дальше от зала, где остался Такеши.

Вокруг вновь завязалась битва, и за их отступление была уплачена цена в десяток человеческих жизней.

Кровь сопровождала Наоми повсюду в тот вечер. Кровь ее защитника Кацуо-сана, кровь поверженных им врагов, кровь, павших от руки Фухито-сана.

Кровь на ее лице, одежде, под ногами. Пропитавшийся кровью подол кимоно. Размазанные по щекам брызги. Кровь раненого Фухито-сана. Густые капли, стекающие по лезвию его катаны. Солоноватый вкус на языке. Вязкий от крови воздух.

Наоми не забудет этого до своей последней минуты.

Фухито-сан вывел ее за ворота императорского дворца и подсадил на коня перед кем-то из своих людей, велев скакать к оговоренному месту.

Встречный ветер помог остудить ей лицо и согнал последний румянец с бледных до синевы щек. Его порывы били по глазам и трепали ее прическу, от былой роскоши которой уже мало что осталось.

Наоми растеряла все свои заколки и булавки, сохранив оба сен-бона. Один из них помог ей сбежать из зала после приказа Такеши. Жаль, что от убийцы Кацуо-сана они не смогли ее защитить.

Очень скоро у нее затекли ноги и спина, и было страшно упасть с лошади на полном скаку: из-за кимоно ей пришлось сесть боком. И хотя мужчина крепко сжимал поводья, и она находилась в кольце его рук, что-то все равно было не так.

Иррациональное, ничем не обоснованное ощущение.

Совсем недавно она уже скакала так, с мужчиной позади. Но рядом с Такеши ей не было страшно упасть.

Она крепко вцепилась в поводья, когда с галопа они резко перешли на шаг, и огляделась. Дорога показалась ей смутно знакомой, и вскоре Наоми поняла, почему. Она вела в поместье Минамото на окраине Эдо.

«Это же глупо, — подумала она, прикусив губу. — Возвращаться сюда. Именно здесь нас и будут поджидать».

Но при принятии решения никто не спрашивал ее мнения.

Их появление было встречено молчанием со стороны оставшихся в поместье солдат.

Без слов было ясно, что оно означает.

Поражение.

Мужчина помог ей спешиться и сразу же отошел к другим солдатам, и вскоре Наоми услышала громкие, сильные голоса, раздававшие команды.

Она потерялась на некоторое время в толпе незнакомых мужчин, не зная, что ей следует делать и у кого спросить.

Не приказывать же им?

На нее никто не обращал внимания, и Наоми вошла в дом. Она хотела сперва свернуть в свою спальню, но в последний момент, сделав глубокий вдох, раздвинула двери в комнату Такеши.

На неубранном футоне лежал его повседневный оби. На столе были оставлены развернутыми какие-то свитки. Дверца встроенного в стену шкафа слегка приоткрыта.

Наоми закрыла глаза. Казалось, в спальню вот-вот должен будет вернуться хозяин.

Ее внимание привлек сверток на татами возле стола. На клочке бумаги поверх него она с удивлением прочла свое имя.

Ее руки дрожали, когда Наоми принялась разматывать ткань. Зашуршав, из шелка выпал свиток, но все ее внимание было приковано к лежавшему на раскрытых ладонях предмету. К небольшому, по локоть длинному клинку.

Танто.

Самурайский кинжал.

Кинжал для женщин. Для самозащиты и самоубийства.

Подарок Такеши.

Негнущимися пальцами с третьей попытки Наоми развернула свиток и прочла единственное содержащееся в нем хокку.

Аиста гнездо на ветру.

А под ним — за пределами бури —

Вишен спокойный цвет.

— Он знал, что не вернется, — вслух произнесла Наоми, чтобы своим ломким голосом заполнить поселившуюся в спальне тишину.

Она не успела заплакать, хотя, видят Боги, собиралась! Услышала доносящийся с улицы шум и порывисто поднялась, наскоро ополоснула лицо, смыв с него чужую кровь, и выскочила из дома. Танто она спрятала в оби вместе со свитком и клочком бумаги.

Поток голосов, лошадиного ржания, криков, стонов и приказов обрушился на Наоми, стоило ей выйти на крыльцо. Очевидно, вернулись все те, кто оставался в Эдо, и сейчас она с тревогой пыталась разглядеть в толпе знакомые лица.

Пусть хотя бы Фухито-сан, Нарамаро-сан и Кенджи-сама будут в порядке.

Вместо них она увидела раненых, которыми некому было заняться, и решительно направилась к двум юношам, что расседлывали коней.

— Нужно позаботиться о раненых, — строго сказала им Наоми, в первое мгновение встретив полное непонимание в глазах обоих. Но на ней все еще было надето традиционное кимоно Минамото, и потому, хоть и с секундным замешательством, те двое ей поклонились.

— Принесите воды, в доме должна быть хотя бы теплая, — велела Наоми и сама пошла следом за ними, чтобы отыскать бинты, иглу и нити.

В тот вечер она узнала, что руки могут быть по локоть в крови не только, если ты убиваешь.

Возможно, в другой день и в другом положении ей не позволили бы заниматься ранениями воинов самой. Возможно, будь рядом Такеши, он бы запретил.

Это была тяжелая, изматывающая работа. Очень грязная. Очень низменная. Госпоже не пристало ее выполнять.

Но сегодня некому было отвадить от нее Наоми. Было некому даже помочь ей и тем юношам, которых она выделила из всех солдат.

И потому Наоми обмывала, перевязывала и штопала. Делала все, что могла, на что осмеливалась — ведь знания ее ограничивались лишь трактатами да свитками, и неоткуда ей было узнать, как правильно.

Наоми боялась, но продолжала, понимая, что раненые остались только на ее попечении. Она видела их перекошенные, искаженные гримасами, лица, слышала ругательства и стоны, ощущала пульсировавшую из ран кровь.

Она не знала, сколько времени прошло, когда на ее плечо легла чья-то рука. Наоми подняла голову и встретилась взглядом с Нарамаро-саном.

— Довольно с вас. Ранеными займутся другие, — сказал он и помог ей подняться. — Мы уйдем отсюда с рассветом.

— А не опасно ночевать здесь? — спросила Наоми, направившись следом за ним.

— Не опасно, — Нарамаро-сан качнул головой. — Они ждут от нас сейчас нападения. Думают, что мы бросимся отбивать Такеши. И потому не станут преследовать.

Наоми решительно стиснула зубы. Ей отчаянно хотелось вскинуть голову и спросить, действительно ли они решили бросить Такеши там? Действительно ли не попытаются его отбить?

Но она сдержалась. Нарамаро-сан не выглядел как человек, которого принятое решение сделало счастливым. Он казался изнеможенным, и далеко не битвой — а бременем, которое легло на их плечи.

Она потеряла мужа. А мужчины — друга и единственного сына.

И едва ли Такеши надеялся на скорое освобождение, когда шел к Тайра.

Он шел к ним умирать.

Наоми вздрогнула и мотнула головой.

Нет, она отказывается! Она не станет говорить о Такеши… так. Не станет употреблять это слово.

— В любом случае, — твердо заключил Нарамаро-сан,