— Ладно, пусть сам назначит цену.

Напряжение разом спало, воины бурно и одобрительно поддержали Нагибу и засоветовали Блуду:

— Давай, не скупись! Сам хотел!

— Девка того стоит!

— Не позорь нас, Блуд!

Блуд окинул вокруг себя взором, глянул в сторону, где невидимые за народом в темноте паслись кони. Вспомнив, развязал суму, пошарил там рукой и вытащил оттуда длинный восточный нож, похожий на скрамасакс, который везут из далёких земель англов через Ладогу, но более изящный, с отделанными серебром и самоцветами ножными и позолоченной рукоятью. Нагиба принял подарок. Звенец на правах старшего по летам среди всех подошёл к Турину

— Теперь, — сказал он, — предлагаю выпить с нами мировую.

— Ну что, — обратился Турин к Нагибе, — принимаем мир?

Воин всё ещё дулся, но уже больше для порядка. Удоволенный добрым подарком, он согласился.

Потом пили и веселились, перемешавшись с ратными с других полков, плясали до одури. Пропал Звенец, по воеводскому наказу вместо Блуда ушедший проверять сторожу. Веселье затихло само собой лишь глубокой ночью, когда подгулявшие, уже не чувствуя вечно бодрых и назойливых комаров, валились на землю.

Вся история войн показывает, что для длительного похода по землям врага необходима поддержка населения, без неё поход необходимо завершать и возвращаться домой, ибо войско, отягощённое ранеными, полоном и добычей, становится малоподвижно и теряет свою боеспособность. Но поход в Хазарию не был обычным набегом, когда можно всё разрушить и истребить, а потом быстро бежать домой, пока враг не собрал силы для отпора. Хазары были сломаны, но не добиты. Их надо было додавливать, ибо недорубленный лес вырастает вновь. Святослав решил разделить войско, отправив всю добычу, полон, раненых и тех, кто хочет вернуться, домой, а с небольшим, но быстрым отрядом прыгнуть к Белой Веже или по-хазарски — Саркелу, куда стянул остатки своего воинства Шамоэль-шад.

Домой отправлялся Мстислав Свенельд. Уходила часть русичей, печенегов, варягов и прочих, кто счёл поход законченным, а добычу достаточной. Тянулись телеги с ранеными. Уходил и Блуд с Чернавой. Друзья уговаривали остаться, но Блуд отказывался:

— У меня два коня, две брони, узорчье, несколько жуковиней — хватит дом построить нам с женой, ещё останется, неплохо при этом остаться в живых.

— Не замечали в тебе труса, — беззлобно подтрунивали ратные.

— Теперь есть для чего жить, — серьёзно отвечал Блуд...

Сократившаяся с начала похода более чем вдвое рать, без раненых, без добычи (отправили с земляками, либо в Киев в княжескую казну на временное хранение), лёгкие, опытные, слившиеся друг с дружкой за время войны, споро пошли вперёд. По утрам, как обычно, уходили дозорные, возвращались ночью, жадно ели, валились спать. Ратша Волк с киевским полком, двумя отрядами северов и тремя сотнями печенегов, взял на щит два хазарских града, являвшихся одними из тех, что по Танаису стерегли Хазарию от русов. Догнали Святослава в седмице пути от Саркела, явились тенями в сумерках к охочим до рассказов товарищам.

На следующий день шли уже общей ратью по летнику, поднимая клубы пыли. Ратные ехали, изломав ряды, разговаривая, разглядывая новые — и который раз за поход новые! — места. С Танаиса тянуло водной сырью и тиной, по берегу росли тополя и вербы, давая долгожданную прохладу путнику. Река могуче катила свои воды в низовья. Воины сравнивали Танаис с Днепром, находя, что Днепр и шире, и красовитие. В сравнениях поминали Рось, Дунай, Днестр, Великую, Мутную, Оку, Клязьму и даже чуждую славянам Каму. Обсуждая то, что видят волею или неволей, вспоминали о далёкой оставленной родине.

По небу сновали стрепеты, стрелою над головами пронеслась утка. Пение жаворонков перекликалось со свистом сусликов. Повядшие травы клонились к земле. Близившая осень не приносила той желанной прохлады славянских земель. До одури надоела жаркая, дышащая горьким сухим ветром степь. А может быть, просто хотелось домой, и потому было всё не так и не то.

Впереди темнел дубовый лес. На опушке от леса отделились несколько точек и, не скрываясь, на рысях направились к передовому разъезду. Узнав своих, разъездные убрали луки в налучья, сняли ладони с черенов мечей. Разведчики поведали о хазарах, следы их коней видели в лесу. Лес — место выгодное для засад, потому береглись, высылая разведчиков, шли осторожно, готовые к нападению.

Ничего не случилось. Рать вывалилась к Саркелу вслед за передовым отрядом, которому было наказано не вступать в бой ни при каких обстоятельствах. Хоть русского войска было меньше, чем в начале похода, но хазар было ещё меньше, и единственное, чем степняки могли обеспечить себе победу, это громить противника по частям. Шамоэль-шад ждал под стенами. Крепость едва вмещала всех защитников, которых набралось более тысячи и хазары вышли на бой в поле, решив, что лучше умереть, чем ждать, пока враги возьмут крепость измором.

Поле ничейное, храпят кони, строятся полки, гудят рожки. От северского полка стремительно выскочил на гнедом коне кметь. Один, на ничейном пока поле, ослушавшийся по молодецкой удали старших. Подъехал к хазарам на расстояние перестрела, потряс над головою копьём, приглашая на поединок. Такого кметя не осудят, если проиграет — мертвые сраму не имеют, живого накажут, но воинская молва его одобрит, и долго у очага об этом будут рассказывать. От хазар не замедлили отозваться, выехали сразу несколько, по окрикам воевод остался только один, остальные нехотя повернули назад в строй.

Хазарин с места сорвался в скок, съёжившись под щитом и отставив чуть в сторону копьё. Север, наоборот, выпрямился в седле, не выдавая назрячь приём, которым будет биться. Съехались, едва коснувшись друг друга, пробуясь на зуб. Ударились ещё раз. Север опоздал чуть-чуть, ударив степняка из-за головы обеими руками, хазарин резко распрямился в седле, одновременно выбросив вперёд руку с копьём. С русских рядов было видно, как заволновался вражеский строй, закричали, забили в щиты, подбадривая и одобряя своего воина, выбившего из седла противника. Хазарин, описал полукруг, давая полюбоваться собой и развернул коня, чтобы добить.

— Давай, кметь, садись на конь!

— Едет уже, берегись!

— Э-эх, бедовый!

Громче гул с обеих сторон, с русской волнуются больше. Север, слегка ошеломлённый падением, обрёл выпавшее копьё и стал ждать, не пытаясь поспеть до стоявшего неподалёку жеребца. Страшно смотреть, как несётся на тебя вооружённый вершник, трудно поддаться соблазну не повернуться и не показать спину, обрекая себя на верную смерть...

Хазарин, метнул тяжёлое копьё, удивив и на мгновение отвлекая северянина, молниеносно вырвал из ножен саблю — чтобы наверняка — и занёс над головой, свешиваясь с седла. Север вдруг быстро, едва глаз уловил, пронырнул прямо перед конской грудью, да так, что хазарин не только не успел рубануть влево через голову коня, но и голову едва повернуть успел. Север, развернувшись, ударил плашмя тяжёлым копейным пером по груди противника. Хазарин кувыркнулся с седла под крики ратных с обеих сторон.