Старик, видимо понимая, что в неведение Шрам делать больше ничего не будет — начал объясняться.

«В приютах мы держим всех слабых: стариков, детей, больных или беременных женщин. — начал, на скорую руку, пересказывать свой быт староста. — Делаем мы эти приюты поближе к границе, так как таким образом проще обеспечивать их провизией, которую мы вымениваем у вас. Но в отличие от сложившегося у вас мнения, что мы живем в этих зданиях, на деле, мы живем под ними. Мы оборудуем подвалы или даже выкапываем еще ярусы вниз. А выход маскируем и оставляем в здание».

«То есть выйти можно только через здание? — перебил Шрам. — Не пробовали, не загонять себя в подобные ловушки?»

«А где нам их строить? Посреди дороги, что ли? — староста посмотрел на Шрама, как на умственно отсталого. — Нас и так гоняют стражи. Если мы будем просто селиться вдоль границе, нас быстро всех переловят и казнят, под разными предлогами. Поэтому живем мы, в основном, в глубине трущоб, а на границе строим, только подобные, стратегически важные как этот приют, здания. Которые надежно маскируем».

«То есть вопреки мнению партийцев, никакого оружия у вас нет? Вы просто прячетесь?» — как бы сам додумал ответ на свой же вопрос Шрам.

«Есть. — на удивление Шрама, ответил староста. — У нас достаточно оружия, найденного на раскопках. Ты думаешь, это вы основные копатели, которые снабжают всем необходимым аббатство? Это мы всё ищем, а потом вашим копателям вымениваем на всякие свечи и мясо. Мало кто из ваших копателей рискнет уходить далеко за трущобы, в заброшенные города старой эры. А у нас выбора нет, это наш образ жизни. А точнее образ выживания».

«То есть партийцы были правы. Они действительно могут найти склад». — очередной раз подытожил Шрам.

«Не могут! — опять развеял догадки Шрама староста. — О том, что у нас есть оружие, знает каждый стаж, дежурящий на границе. Но он об этом никому не скажет, и искать не станет. За поколения сосуществования, у нас выработались негласные правила. Мы не используем оружие на границе, а стражи не забредают глубоко в трущобы. Никто об этом на официальном уровне не договаривался, но каждый понимает, что это единственно верное решение. Что будет, если мы придем с оружием? По нам начнут стрелять, а там, либо нас истребят, а такой расклад нас не устраивает, либо мы возьмем числом и истребим партийцев, а по дороге и последователей. Но, что это даст? Голодную смерть. За века, знания в вашей инфраструктуре для нас утерялись, мы не сможем сами вести хозяйство или производить для быта необходимые вещи. Другими словами, открытое применение оружия — невыгодно всем. Вот мы и изображаем, что боимся стражей, а стражи изображают, что держат нас в страхе».

«Но ты же сам сказал, что не селитесь, открыто на границе, потому что вас казнят. — заметил Шрам. — А теперь говоришь, что это не вы стражей, а стражи вас боятся».

«А ведь, вы последователи считаете себя намного умнее нас. — староста с ухмылкой покачал головой. — Мы все люди, мы боимся стражи, стража боится нас. Все друг друга боятся, потому что нет четких правил. Ну, заберут стражи на границе десяток апатридов, ну казнят их за выдуманные грехи. Что нам-то делать? Брать оружие? Не вариант, как я уже объяснил ранее. Терпеть? Тогда нас так потихоньку всех истребят. Вот и получается, что единственный выход, это находиться подальше друг от друга и минимизировать наши встречи».

«То есть, в подвале приюта остались апатриды, а на этажах партийцы? — спросил, уже не утверждая Шрам. — А почему они днем не ушли?»

«По той же причине, по которой ты сюда вернулся. — ответил староста. — Мы не думали, что партийцы вернутся так скоро, но чтобы не рисковать, решили переждать до ночи и спокойно всех вывести. Ты ведь этим же руководствовался? Вы все по ночам спите, под страхом, быть пойманными стражей, а стража эта сидит в трактирах, и не жаждет с нами пересекаться на пустых улицах».

«Ну, гулять-то по ночам не наказуемо». — оправдался Шрам.

«А у вас всё не наказуемо. — усмехнулся староста. — Но это лишь от того, что вы сами строго соблюдаете правила, которых, как бы, нет. Вам нарисовали круг и сказали не нарушать его границ. Наказания, конечно, за выход нет, но пересекать черту нельзя. И вы, сдавливая друг друга, мнетесь все в этом тесном кругу. И успокаиваете себя тем, что если я захочу — я выйду, так как наказания нет. Просто, пока, не хочу. Просто, пока, останусь давиться внутри. И так, изо дня в день, из года в год, с каждым поколением, вера в то, что выйти можно, но нужно стоять внутри, только крепнет в сознании каждого последователя. И поэтому сегодня эти несуществующие границы круга крепче каменных стен аббатства».

Шрама переполняли противоречивые чувства. С одной стороны, он узнал много нового, того, о чем, либо не говорили вовсе, либо говорили, но в искаженной форме. С другой, для него было моральным ударом то, что учил его жизни — апатрид.

«Прошу, пойдем скорее. Я остальное объясню позже. — староста снова тянул за локоть Шрама. — Люди пойдут только за тобой».

«Почему за мной? Они же меня даже не видели? — упирался Шрам. — Объясни!»

«Хорошо, по дороге». — сдался староста.

Шрам и староста, по темным улицам, огибая дугой приют, направились к какому-то зданию, где их ждали какие-то люди, которые почему-то должны куда-то пойти только за Шрамом. Шрам понимал, что сейчас для него начнется новая череда проблем, но закончить такой насыщенный день спокойствием, он себе позволить, попросту, не мог.

«Ну, может, теперь объяснишь?» — напомнил Шрам.

«Да. — согласился, в пол голоса, староста. — Как ты уже, наверное, понял, наш быт сильно отличается от вашего, но мы так же признаем существование определенных высших сил. Мы, конечно, не поклоняемся вашему спасителю, не ходим в храмы и не ведем службы, но, мы верим в определенные силы. В силу воли, в силу духа, в силу равенства. В то, что каждый хозяин самому себе. Не буду сейчас вдаваться в подробности, скажу лишь, что ты Шрам, для многих апатридов, что-то вроде вашего спасителя».

«Ты меня в конец запутал. — раздраженно бубнил Шрам, плетясь за старостой. — Если каждый хозяин сам себе, то почему за мной должен кто-то идти? По вашей же идеологии я не могу ни кем управлять».

«Ты для них не вожак, ты для них пример. — ответил староста. — И каждый, без колебаний, последует