– Помню ощущение ее силы, – продолжила я. – В душе Теган всегда жила магия, врожденная, но спящая. А теперь все ее существо буквально запело. Теган рассказывала, как многие месяцы, даже годы путешествовала по миру и училась у самых талантливых и почитаемых ведьм.

– Прилежная и преданная делу ученица. Кажется, вы зажгли в ней особую искру.

– Если бы я только могла с ней остаться. Как бы я хотела сама увидеть ее расцвет!

– Возможно, если бы вы остались, его бы и не случилось. В конце концов, Теган не захотела бы так вас покинуть. Так что… – Эразмус делал короткие пометки. – Запишем следующее… Что мы имеем: целеустремленная последовательница, обучающаяся магии, исполненная силы девушка, которая серьезно относится к своему делу, посмотревшая мир, широко образованная воспитанница.

– Полагаю, ее уже нельзя называть воспитанницей. Она полноправная, уникальная зрелая ведьма.

Эразмус записал мои слова большими буквами и, подчеркнув их, выпрямился.

– Думаете, Гидеон знает, что попало в его руки? Понимает, как она изменилась?

Я кивнула.

– Наверняка.

– То есть, – медленно произнес Эразмус, – мы приходим к выводу, что теперь ему важна сама Теган. Раньше она была способом добраться до вас или же отомстить, но сейчас…

– Сейчас ему интересна именно она. Он хочет получить Теган.

– Похоже на то.

– Но он должен понимать, что она никогда не захочет быть с ним. Ни как любовница, ни как ведьма, ни в любой другой мыслимой ипостаси. Хотя Гидеон невероятно высокомерен, даже он знает, что Теган никогда не простит ему старый обман. И что ее отвращает его темная магия. Теган уже не впечатлительная девочка-подросток, которая почти не владеет собственными чувствами. Более того, судя по ее рассказам о путешествиях и обучении, по ее взглядам на магические силы и связанную с ними ответственность, она никогда не смирится с поведением Гидеона.

– Как вы говорите, он все это понимает. И у него была масса времени на размышления. На что же он надеется?

Я покачала головой.

– Не представляю.

Эразмус дотянулся до шнурка и позвонил в колокольчик.

– Надо подкрепиться. Пусть добрая миссис Тиммс принесет нам что-нибудь перекусить и выпить. Отдохнем, а потом продолжим делать записи, и вы, моя дорогая Элизабет, вспомните все, что Теган поведала вам о своем обучении.

– Все?

– Да. Я полагаю, вашего заклятого врага интересует то, что она узнала, произошедшая в ней перемена, может, некий дар. Как только мы это выясним, нам раскроются и намерения Гидеона.

Так мы и провели в гостиной большую часть дня – я копалась в памяти, а Эразмус делал пометки и задавал всевозможные вопросы, какие только приходили ему в голову. Я рассказала о времени, которое Теган провела на уэльском острове, как она следовала кельтским традициям. И о поездке в Америку. Я вспомнила те крохи, которыми Теган поделилась о путешествии по ледяным красотам Сибири. А еще – то, как она побывала на севере Сахары; впрочем, Теган не успела поведать мне, чему там научилась.

Когда мои знания о Теган иссякли, мы взялись за Гидеона. Я справедливо заключила, что раз уж ему действительно нужна именно Теган, то в Бэтком он вернулся для того, чтобы избавиться от меня. В конце концов, Гидеон понимал, что там я встречу дорогих мне людей, например, Уильяма, или же тех, кто меня узнает и захочет повесить как ведьму. Военное время Гидеон выбрал не только потому, что питался его темной силой, но и чтобы увеличить мои шансы погибнуть. Что же касается прибытия в Лондон… ну, Эразмус тоже больше любил городскую жизнь, вот и Гидеон, думала я, разделял подобные предпочтения.

– Но почему именно это время? – спросила я. – Почему этот год, этот день?

– А вот это, – произнес Эразмус, откидываясь на спинку стула, и надкусил мясной пирожок, – недостающий кусочек мозаики.

Я подошла к окну, уставшая от долгого мыслительного процесса и расстроенная отсутствием успехов. Сощурившись, ведь солнце по-прежнему светило ярко, хотя уже было почти четыре, я увидела толпу детишек, а среди них – Лотти. Она наблюдала за домом. Наверное, проследила за мной, когда я возвращалась.

– Я кое-кому нужна, – сказала я Эразмусу и поспешила вниз, с облегчением понимая, что могу заняться тем, в чем разбираюсь.

Снаружи царила приятная атмосфера расслабленности. Здесь не было людных улиц и галдежа рынков, которые свойственны центральной части большого города. Примроуз-хилл привлекал если и не безмятежной идиллией, то по крайне мере спокойствием. Однако эти живущие впроголодь дети напоминали, что цену богатства одних людей платят другие. Я пересекла улицу и улыбнулась Лотти. Она окинула меня осторожным взглядом, будто разрывалась между страхом и желанием получить помощь.

– Рада, что ты меня нашла. Глаз наверняка очень болит, да? Пойдем, подлечим его.

Я протянула руку. Лотти медлила. Она оглянулась на друзей, двое из которых попятились, а один рьяно закивал.

– Ладно, – сказала девочка, а затем, так и не взяв меня за руку, шмыгнула к двери дома.

Я провела девочку через магазин, если его можно так назвать, на кухню. Миссис Тиммс чаще всего готовила для Эразмуса у себя, и его собственная кухня была небольшой и чистой, даже, пожалуй, слегка необитаемой. Однако там имелось все необходимое, что весьма впечатлило Лотти. Девочка озиралась так, будто попала в сказочное место. Она обошла всю кухню, осторожно касаясь то безупречной столешницы, то блестящих медных горшков и кастрюль, и восхищенно разулыбалась при виде крана.

– У вас в доме вода, миссис?!

– Да. Можешь открыть кран, если хочешь.

Когда вода так резко хлынула в фарфоровую раковину, что брызги окатили саму Лотти, она радостно засмеялась, а потом повернула ко мне мокрое личико. Я выдвинула стул.

– Сядь сюда, чтобы я посмотрела на свету.

Девочка послушно устроилась, уже расслабившись и наслаждаясь вниманием. Инфекцию она явно подхватила давно. Такой тяжелый случай конъюнктивита не только причинял боль, но и мог закончиться слепотой.

– Как долго у тебя беда с глазом?

Лотти пожала плечами.

– Не знаю, миссис. Оно то есть, то нет.

– А матушка его промывает?

– О да. У меня даже есть особая тряпица, ее никто, кроме меня, не трогает. Мама хранит ее для моего глаза.

– Замечательно, – отозвалась я, содрогнувшись внутри от мысли, как микробов любовно возвращают глазу с каждым использованием драгоценной тряпицы.

Если бы я была в коттедже «Ива» в двадцать первом веке, то использовала бы антибиотики, чтобы избавить девочку от инфекции за считаные дни. Если бы у меня был доступ к матушкиной фармакопее семнадцатого века, то я изготовила бы смесь очанки и ромашки, аккуратное промывание которой – всегда новой и чистой тряпицей! – вполне помогло бы вылечить глаз. В эпохе, где я сейчас оказалась, была возможность обратиться к доктору или сходить в аптеку, однако я переживала, что это, скорее всего, мой единственный шанс помочь Лотти. Она может и не вернуться сюда или не согласиться пойти к врачу. Поэтому наступила пора действовать. Я открыла газ и чиркнула спичкой, а потом поставила на огонь чайник.