– Да, Джек, правда. Где она?

– За большим столом, с подружками. Короче, Беслан – история для меня. Люблю выезжать на место. «На целину», как я это всегда называл, а люди думают, что я мудак. – Он заказал еще выпивки. – Я и есть мудак. Думаешь, я не в курсе? Выпьем еще, Арти.

Едва ты сталкиваешься с непрошибаемым самомнением Джека, едва тебя начинает бесить его козлиная бороденка, он выдает нечто такое, что вновь завоевывает твое расположение.

Всех в баре, кто находился в пределах слышимости, он потчевал рассказами об ужасных местах, в которых работал, и о паршивых гостиницах, в которых жил: советские общежития с дырявыми стенами и ржавыми пятнами на полу или же номера, осаждаемые стаями незваных шлюх и тараканов. Слушатели смеялись. Все репортеры обожают плакаться по поводу печальных условий командировочного быта, но Джек был остроумен.

Главное, что подмечали в Джеке, – он умел смеяться над собой. И никогда не задирал нос, в отличие от именитых журналистов, лауреатов Пулитцеровской премии, отирающихся на международных конференциях в Давосе и Аспене, делая вид, что наблюдают, а на самом деле пьют шампанское, наслаждаются радостями жизни и лестью. Нет, он был не таков. Войны, убийства, терроризм – он везде побывал, видел изнанку Нью-Йорка, поскольку прежде был женат на редакторе «Вог» или еще какого-то модного журнала. Я бы забыл все это. если бы он сам не напомнил: заглатывая бурбон, он болтал о своих делах как заведенный.

– Значит, ты переехал, Джек? Ты жил где-то в центре, но вроде говорил, что переехал.

– Ну да, – ответил он. – У меня была квартира в Сохо, но с ней покончено. Продал ее, выручил кое-какие деньжата, думал перебраться в Вильямсбург, но тут подвернулась отличная квартирка в Ред-Хуке, просто класс, на складе восьмидесятых годов девятнадцатого века, чудесный вид. Не прямо у воды, но недалеко. Ред-Хук – мечта поэта, понимаешь? Вэл там не нравится, но она и была там всего раз, а мне и в городе хорошо с ней гулять.

«Давай же, – думал я, – расскажи про Сида». Спрашивать я пока что не хотел. Нужно было, чтобы он сам рассказал.

Не хочешь передать привет через меня кому-нибудь в России, Арти? Нет каких-нибудь ценных связей? – спросил Джек и вдруг осекся, посмотрев мимо меня.

Появился Толя Свердлов. Джек обратился к нему по-русски, по имени-отчеству, что звучало нелепо среди нью-йоркской толпы в районе скотобоен.

– Где Валентина? – осведомился Толя по-английски.

– Ужинает с подружками, – ответил Джек.

– Я хочу ее видеть.

Толя уже успел изрядно выпить. Перекусил, как обычно, в «Фастис», в квартале отсюда, сообщил он, словно намекая, что Сантьяго не умеет выбирать ресторан. Он пожал мне руку, довольно любезно, но прохладно.

Когда он направился в зал, из служебной двери появились двое владельцев заведения и принялись с ним обниматься. Толя возвышался над всеми. Он представил им меня.

Джек, обойденный вниманием, забеспокоился.

– Пойдем поищем Вэл, – сказал он.

– Сейчас, – ответил Толя. – Скажи ей, что я здесь. – Он взял меня за руку: – Пожалуйста, останься со мной.

Я был в нетерпении. Мне хотелось переговорить с Джеком. Он обзавелся жильем в Ред-Хуке, потому что там здорово. Но я ему не верил.

Он направился через толпу к столику, за которым сидела Валентина.

– Думаешь, она влюблена в него? – спросил я.

Я уже знал, что Толя не прочь отвернуть голову этому парню.

– Он козел, – заявил Толя по-английски.

– Ты считаешь его козлом только потому, что он встречается с Вэл.

Толя склонился надо мной, теперь он говорил по-русски, очень тихо, выразительно и скорбно:

– Ему сорок, он вдвое старше ее и большой выдумщик. Видал я таких. Ему нужна от меня информация, он любит сказки про ядерную контрабанду, байки для толпы, шпионские истории, он верит в теории заговора, выспрашивает меня о моем прошлом. Расскажи мне свою историю, просит он и пытается говорить по-русски. Уважительно называет меня по батюшке. Но какое ему дело до моего прошлого? Утверждает, будто сам наполовину русский, а я думаю: кого это волнует? Он присосался ко мне, понимаешь? Мнит себя великим журналистом, треплет об этом, говорит, будто в Штаты поступает ядерное оружие, бредит, что во всех портах провозят бомбы в чемоданах. Это громкое дело, говорит он, и ноги растут из России, а я думаю: ну и что, блин? Я занимаюсь недвижимостью. А он мне не нравится, и я не хочу видеть его рядом с Валюшкой.

– Итак, он русский, – сказал я. – И параноик. Что еще нового?

– Он не совсем русский. Отец кубинец. Мать, возможно, русская. Частично. Кто пригласил его на свадьбу?

– Не я. Я почти не знаю его. Может, Валентина?

– Сантьяго работает по плану, я уже говорил. Он распинается перед тобой, плетет байки из дыма и тумана, потом задает вопросы и, если ты не отвечаешь, выдает свои фантазии за чистую монету. Он любит выставлять людей напоказ, – сказал Толя. – Он из тех, кто убить готов ради красного словца. Видишь, как он дефилирует по залу? «Дефилирует», так правильно?

– Да.

– Твой английский по-прежнему лучше моего.

– Спасибо, – сказал я. – Вэл действительно влюбилась?

– С ума по нему сходит. Слыхал я его россказни – весьма забавно и весело. Какие у него крутые связи, как он устроит ее в кино, как он знается с Томом Крузом и вообще со всеми. Брехун. – Он положил мне руку на плечо. – Вэл красавица, правда?

– Она просто чудо, – ответил я. – Пошли к ней.

По ресторану сновали официантки в туфлях без задников и восточных одеждах, рассказывали посетителям на низких стульях о блюдах, расписывали достоинства лапши и роллов.

Вэл сидела за большим столом в компании подруг. Завидев нас, она вскочила и бросилась на шею Толе, а потом расцеловала меня в обе щеки.

– Папка! Арти! Идите, я вас со всеми познакомлю.

– А где Джек? – спросил я.

– Встретился со старым другом. – Она указала на другой столик, и я увидел там парня в черной футболке. За тем же столиком, как мне показалось, сидел мой дантист, доктор Пелтон Крейн, и я глазам своим не поверил. Пропивает мои денежки.

– Он вернется, – успокоила Вэл. – Присаживайтесь к нам.

Она передвинула двоих приятельниц и усадила меня рядом с собой. Толя занял стул по соседству.

Музыка гремела, голоса становились громче, в бокалах позвякивал лед. Я огляделся. За столом было четверо мужчин лет под тридцать, старше девушек. Насколько я успел выяснить, они владели ресторанами, клубами и «феррари». Двое из них – русские. Еще один – актер, чье имя я смутно припоминал, а когда он встал, чтобы пожать мне руку, было ощущение, будто он по-прежнему сидит. Симпатичный блондин очень маленького роста.