Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Включая Спад?
– Почему нет?
– Сантьяго с Сидом были близки?
– Не любовники. Сид был его наставником. Но я всегда помнила ту свадьбу. Думала о ней, о тех временах, когда в центре было весело и диковато, наркотики, криминал, все вешались друг на друга, мерли от СПИДа как мухи, сплошные панихиды, все принимали наркоту и трахались напропалую, и рыдали. А на Западном Бродвее еще обитал «цыплятник». Помнишь такого? Он был увешан связками с желтыми пушистыми игрушечными цыплятами, расхаживал по Бродвею, а народ зависал в «Рауле», пил полночи, и всякое такое. Так было? Ничего не путаю? Кажется, в восьмидесятых. Мы уже знали друг друга? У меня такое чувство, будто мы всегда были знакомы, – она улыбнулась. – Многовато я выпила. Я сюда рано заявилась. Давно уже пью.
– Что «всякое такое», милая?
– С тобой повстречалась.
Я потянулся к ее руке, но Лили ее отдернула.
– Не хочу больше об этом говорить, – сказала она. – Все вокруг распадается. Поехали домой, Арти. Или просто посади меня в такси, если не хочешь быть со мной. – Внезапно Лили умолкла и разрыдалась.
Минуту или две Лили, которая не плакала никогда, всхлипывала; слезы текли по ее лицу. Я держал ее за руку и ждал, когда она успокоится.
– Отчего ты так плачешь?
– Наверное, надо передать тебе Толины слова.
– Что он сказал?
– Он сказал, у Сида есть нечто, что ему ужасно нужно, а он не знает, как это получить, и поведала она. – Сказал, что его это сводит с ума и бесит. Я вне себя, Лили, говорил он мне, я хочу эту вещь, и Маккей знает, но отказывается пойти навстречу. – Она посмотрела на меня. – Больше не хочу знать об этом. Не говори. Просто поехали домой, или дай уехать мне.
Мы поехали не сразу. Посидели еще, не знаю сколько, много выпили. Наконец Лили встала из-за стола, посмотрела на меня, снова откинула пряли с лица и медленно направилась к двери. А я думал: вдруг больше никогда не увижу ее? Я знал, она хочет, чтобы я пошел с ней, и думал: если пойду – буду величайшим подлецом, а если нет – дураком. Так что я просто сидел и смотрел ей вслед.
Я нагнал Лили через полквартала.
– Куда пойдем? Куда бы ты хотела?
– Погуляем.
– Зачем?
– Ты взял с меня слово, что домой я тебя не поташу. – сказала она. – Поэтому просто прогуляемся.
– Куда?
– На рыбный рынок, как раньше. Ему недолго осталось на том месте. – Она взяла меня за руку, и мы направились к реке.
По будням, на рассвете, мужчины в резиновых сапогах шагали по тающему льду, и в свете прожекторов, развешанных на металлических крюках, разгружали рыбу из припаркованных у прилавков фургонов. Была суббота, на рынке ни души, лишь слабый запах рыбы в предрассветной темноте. Лили огляделась.
– Через год этот рынок окончательно переедет в Хаите-Пойнт в Бронксе, – сказала она. – Мне будет его не хватать, Не против позавтракать в такую рань?
– Завтрак всегда ко времени, – сказал я.
Теперь мы молчали. Больше не о чем было говорить. Мы нашли открытое кафе, сели за столик. Лили вертела в руках солонку и перечницу, мы ели яичницу м беконом и пили кофе. Когда закончили. Лили поглядела на часы и встала. Наклонилась и поцеловала меня в щеку.
– Пойду я домой, Арти. Я все-таки стараюсь не быть сволочью. И ты иди, собирайся и езжай к Максин, своей жене – мне сложно выговаривать это слово. Может, когда-нибудь станем друзьями. – Она развернулась. вышла из кафе и побрела прочь. На сей раз я за ней не последовал.
Посидел какое-то время, пока не рассвело, я пошел вдоль набережной. Закурил. Вдруг почувствовал, что кто-то следит за мной. У меня уже возникало такое чувство на прошлой неделе, будто чья-то тень падает на тебя. Я обернулся. Там кто-то есть. Не тот ли громила из Бруклина, который сбежал? Или я просто схожу с ума? Я отошел подальше от реки.
Под ногами было скользко от мусора, оставшегося после рыночного дня, всякой дряни, набросанной туристами. Я отшвырнул окурок и зашагал быстрее, по-прежнему чувствуя слежку.
Дойдя до своего квартала, я увидел мою машину, припаркованную перед домом. Я сообразил, что ее пригнал кто-то из Толиных ребят. Из кафе напротив мне помахал Майк Рицци.
– Пришло тебе вчера, – сказал он, держа в руках большой плоский пакет, когда я вошел и сел у стойки. – Я забыл. Хочешь пирога, Арти? Лимонные меренги сегодня – пальчики оближешь. – Я покачал головой, но он все равно положил мне кусок. – За мой счет.
В ламинированном конверте оказалась записка от Сида. Поздравление со свадьбой. Также в конверт была вложена фотография Стэна Гетца, сделанная Германом Леонардом. Мой любимый музыкант, мой любимый фотограф. Я посмотрел на штамп: Сид отправил его в ту субботу, когда начал вызванивать меня.
– Потрясающая свадьба, – сказал Майк. – Сногсшибательно. В чем дело? У тебя такой вид будто привидение увидел. Как тебе пирог? – Майк подчеркивал, что у него подают лучшие пироги из всех нью-йоркских кафе, о чем написано в «Таймc».
Он следил, как я откусываю. Вкусный пирог: кисло-сладкий, сочный, с хрустящей сахарной корочкой. Даже при моем паршивом настроении я не смог устоять и под пристальным взглядом Майка умял весь кусок, попутно выпив две чашки кофе без молока. И поскольку в заведении никого больше не было, я облокотился на стойку и показал пачку сигарет.
– Конечно, – разрешил Майк. – Кури, если хочешь.
– Тебя что-то тревожит, Майк?
– Я слышал, будто на следующей неделе собираются врезать по бирже и прочим финансовым домам, а третью годовщину башен-близнецов. Террористы проклятые. Ты веришь в это?
– Я ни во что не верю. И уж точно не верю ни единому политикану. Во всяком случае, этим летом. А ты, Майк? Купился? Думаешь, это реально, или дело в грядущих выборах, а мы верим в страшилки, как лети?
Он привстал и включил телевизор, стоявший на полке нал коробками с хлопьями.
– Я знаю одно – мне надо укатить на грузовике в Джерси, а путь через этот туннель – сущий кошмар. Там у мостов разгуливают типы с «Калашниковыми», как в позапрошлую зиму, ничуть не меньше. И знаешь, все это меня достало. Уйти бы в отпуск навсегда.
– Да, знаю, – краем глаза я смотрел телевизор. Репортаж из России про погибших детей. Потом на экране появился Буш.
Майк поднял на него глаза и сказал:
– Вот он – что надо. Правильный мужик.
– Да ты шутишь.
– Мне нравится Буш. Имею право.
– Но это же глупо, старик.
За все годы, что Майк Рицци жил в этом квартале, я не видел его таким злым. Его лицо побагровело.
– Сомневаюсь, что я дурак, и вообще, за кого я голосую – не твое дело! Я не дурак, знаешь ли, слушаю новости, смотрю «Фокс», Си-эн-эн, и мне нравится Буш. Я верю, что он печется о простых людях, вроде меня. С ним чувствуешь себя в безопасности.