Когда я в конце концов закончила и в изнеможении плюхнулась на наш футон, за окнами уже было темно. В комнатах витал стойкий запах чистящих средств и мастики для паркета.

Я тяжело дышала, свет был мне не мил, и в голове гуляли мысли: что лучше — напиться до потери пульса или перерезать себе вены?

Зазвонил мобильник.

— Дыши кому-нибудь другому в трубку, со мной этот номер не пройдет! — рявкнула я и запулила телефоном в дальний угол. Он упал на Урсовы чемоданы.

Это был знак!

Урс отправился в путь, прихватив только рюкзак с самым необходимым. А оба больших чемодана оста вил. Это значит, что он дает мне шанс, что еще не совсем сбросил меня со счетов.

Я поеду за ним! На коленях буду молить о прощении!

Как я могла быть такой дурой? Бросилась по следу насильника! Преследование убийц — это хобби для одиноких женщин, а не для счастливой невесты. Игра в сыщика осталась в моей прошлой жизни, и эта жизнь не была такой уж сладкой. Нынешняя намного лучше: рядом с мужчиной, который дарит мне счастье. Мало того: не ковыряет пальцем в носу на людях, не содержит любовницу, не примеряет тайком белье своей матери. Короче говоря, чистое золото! И за это он всего-то и требовал, чтобы я была ему верна и воздержалась от детективных историй!

Если честно, на короткое мгновение в моей тупой башке промелькнула мысль о Викторе, но я решительно отвергла ее. Швейцарец в руке лучше, чем супермен в облаках!

На штутгартском главном вокзале, находящемся под охраной как исторический памятник, несмотря на поздний час, было полно народу. В чем дело? Конец осенних каникул? Фанаты Хеллоуина[127]отправляются на празднество?

Я пристроилась в хвост очереди к кассе номер тринадцать. Обычно очереди в нее не бывает, поскольку она спрятана далеко справа, за колоннами и зеленью. Те, кто путешествует не часто, ее попросту не знают, а регулярные пассажиры избегают намеренно. Но сегодня даже здесь творилось невообразимое.

Через три четверти часа передо мной осталась только одна парочка.

Этого времени хватило, чтобы обдумать характер моих действий: сяду в ближайший поезд на Цюрих, брошусь в ноги Урсу и буду скулить о пощаде. Для такого случая я надела серую двойку с жемчужным ожерельем, которую мать подарила мне на последнее Рождество, — мои знакомые поймут, что это значит[128].

Было без пяти восемь.

Негромкая рождественская музыка — в конце концов уже конец октября, — неясный гул диалогов потенциальных пассажиров и кассирш у соседних окошек, скрежет тележек и чемоданов на колесиках попеременно достигали моих ушей.

До момента, который не только прервет мой транс, но и навсегда перевернет всю мою жизнь и изменит наивные представления о порочности и испорченности человечества в худшую сторону, оставалось всего семнадцать секунд.

Парочка передо мной торчала у кассы уже уйму времени. Ангелика Мильснер и Марио Адорф[129], ни больше, ни меньше. Она в костюме с воротником из лисьего хвоста, застегнутом ровно настолько, чтобы демонстрировать морщинистые титьки. Он в «барберри-тренч»[130]и с аурой «я здесь vip-персона». Они располагали временем и никуда не спешили. В отличие от меня и двух десятков других в нашей очереди.

— Сколько вы еще будете всех задерживать?! — возмутился молодой человек сзади меня.

— Спокойствие, спокойствие, — выпятил губу двойник Марио Адорфа и поднял наманикюренную лапу.

Я повернулась к молодому человеку, хотела поддержать его закатыванием глаз и остановить скандал нелестным «тсс, тсс», как вдруг все во мне оборвалось.

Освальд!

Освальд, о котором я, помнится, осведомлялась: «Как дела у лягушатника?»

Освальд, прежний дружок Алекс.

Освальд, которого мы политически некорректно называли «наш Ося», хотя он был из французов.

Освальд, тошнотворный садомазохист, как недавно призналась мне Алекс, чья склонность к документальному запечатлению игр с кнутом поставила мою подругу по йоге в затруднительное положение.

Освальд!

Я часто впадаю в паранойю, по большей части беспричинно. Но здесь и более грубая натура заслышала бы звон косы.

Освальд!

Я проворно развернулась к нему спиной.

Он видел меня лишь раз, когда неожиданно заехал за Алекс после йоги. Определенно он меня не узнал. Точно нет.

— Эй, мы не знакомы? — дыхнуло мне в затылок.

— Нет, — слишком поспешно ответила я.

— Да точно, я тебя знаю.

— Ну, вы там разродитесь наконец? — рявкнула я на парочку впереди.

И так действенно, что Марио Адорф тут же определился:

— Так, два билета до Штральзунда, в первом классе, по карте, по визе, сегодня, через три месяца, на скорый в десять ноль-ноль!

В очереди зааплодировали. Освальд руки не распускал — он распустил язык:

— Нет, нет, я тебя все-таки знаю, только не вспомню, откуда.

В застекленной витрине возле нас, хоть и нечетко, отразилась его физиономия. Меня пробила дрожь.

Нет, я не испугалась, что он выхватит из кармана пиджака портативные наручники и прикует меня к искусственному дереву перед кассами. Ну, сами подумайте!

Естественно, он меня знал. Уже не один день он держал меня на крючке. Он понял, что я разгадала его махинации.

Этот подлый садо-француз по имени Освальд! Он и не хотел шантажировать Алекс. Он хотел ее унизить. Я так и подозревала с самого начала. Только рыбка сорвалась с крючка — Алекс не бросилась в его объятия, а позвала на помощь меня. И это привело его в бешенство. Он решил вывести меня из игры, только случайно нарвался на Конни.

А теперь вот этим «откуда я вас знаю» он решил обвести меня заново. Вокруг пальца.

Не выйдет!

Я развернулась, вмазала ему кулаком под дых и рванула с места преступления. Освальд опустился на колени, а потом завалился навзничь, в результате чего вся очередь начала падать, как фишки домино в длинном ряду.