Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— О чем это вы думаете? — спросил он. Она, должно быть, вздрогнула, потому что он добавил: — Вы покраснели.
— С чего вы взяли? Я не покраснела.
— Конечно, — тут же без колебания отреагировал он. — Просто здесь жарко.
На самом деле жарко не было.
— Я думала о своем брате. — В какой-то мере это было правдой, и это должно было прекратить его неуместные подозрения.
— Мне понравился ваш брат-близнец.
— Уинстон?
Боже праведный. С таким же успехом он мог бы сказать, что ему нравится качаться на лианах вместе с мартышками.
— Любой, кто способен действовать вам на нервы, заслуживает моего уважения.
Она сердито посмотрела на него:
— А вы, я полагаю, в отношениях со своей сестрой были воплощением доброты и терпеливости?
— Вот уж нет! — ничуть не стыдясь, признался он. — Я был просто зверем. Но… — Он наклонился к ней, и его глаза блеснули озорством. — Я всегда действовал исподтишка.
— Да ладно. — У Оливии было достаточно опыта в общении с родственниками мужского пола, чтобы понимать, что он не имеет ни малейшего представления о том, что говорит. — Если вы пытаетесь утверждать, что ваша сестра не догадывалась о ваших проделках…
— Да нет, она определенно обо всем догадывалась. А вот моя бабушка — нет.
— Ваша бабушка?
— Она жила с нами с тех пор, как я родился. Она была мне гораздо ближе, чем мои родители.
Оливия почувствовала, что все время кивает.
— Она, должно быть, была чудесной.
— У нее было много разных качеств, но чудесной она никогда не была.
— Что вы имеете в виду?
— Она была… — он махнул рукой, подбирая слово, — суровой. И должен сказать, что она никогда не изменяла своим убеждениям.
— Как, вероятно, и вы.
Оливия улыбнулась, почувствовав замечательное, почти кровное родство душ с этой бабушкой.
— Я бы ей понравилась?
Вопрос явно застал его врасплох. Он задумался, а когда опомнился, сказал:
— Не думаю.
Настала очередь Оливии удивиться.
— Вы хотели бы, чтобы я сказал вам неправду?
— Нет, но…
— Ее все выводило из терпения. Она уволила шестерых моих учителей.
— Шестерых?
Он кивнул.
— Господи, — выдохнула Оливия. — Мне бы она понравилась. — Мне удалось избавиться только от пятерых гувернанток.
— Разве не странно, что я не нахожу это удивительным? — улыбнулся он.
Она взглянула на него сердито. То есть она хотела выглядеть сердитой. Поэтому получилось что-то вроде усмешки.
— Почему я ничего не знаю о вашей бабушке?
— Вы не спрашивали.
А он что думал? Что ей больше делать нечего, как расспрашивать всех о его бабушке? Но потом ее вдруг осенило — а о нем самом что она знает?
Очень мало.
Это было странно, потому что она знала его. Она была в этом совершенно уверена. Но опять же… Она знает человека, но ей неизвестны факты его биографии.
— Какими были ваши родители? — спросила она вдруг.
Он посмотрел на нее с некоторым изумлением.
— Я не спрашивала о вашей бабушке, — сказала она в качестве объяснения. — Мне стыдно, что я об этом не подумала.
— Ничего. — Больше он ничего не сказал, но по выражению его лица она поняла, что он размышляет. Видимо, он не мог сразу решить, что ответить. Наконец он сказал: — Мой отец был очень болен. Он был алкоголиком.
«Мисс Баттеруорт», которую она все еще держала в руках, выскользнула и упала ей на колени.
— Он был довольно дружелюбным человеком, но странным образом это не делало его более приятным. — Гарри даже улыбался, словно все это была шутка.
Так ему было легче признаваться.
— Мне очень жаль, — тихо сказала она.
Гарри пожал плечами:
— Он никак не мог с этим справиться.
— Это очень трудно.
Он резко обернулся, услышав в ее голосе что-то похожее на смирение, а может быть, и… понимание.
Но разве она могла понять? Это было просто невозможно. Она выросла в порядочной и счастливой семье, ее брат женился на ее лучшей подруге, а ее родители о ней заботились.
— Мой брат, — сказала она, — тот, что женился на моей подруге Миранде, уже был однажды женат. Кажется, я вам об этом не говорила. Его первая жена была ужасно неприятной особой. А потом она умерла. Можно было подумать, что он был рад от нее избавиться, а он становился все более несчастным. — Помолчав, она добавила: — Он сильно пил.
Это не то же самое, хотел сказать Гарри. Брат — не отец, он не был человеком, который должен был любить ее и защищать. Это было не то же самое, потому что ей не приходилось убирать за братом его блевотину. Черт побери, это было не то же самое, не то же…
— Это не то же самое, — тихо сказала она. — Это было бы невозможно.
И от этих простых слов все внутри его, все те чувства, которые его обуревали, вдруг успокоились.
Она улыбнулась ему. Улыбка была еле заметной, но искренней.
— Все же я думаю, что я могу понять. Может быть, не все, но хоть немного.
Он почему-то взглянул на ее руки, лежавшие поверх книги у нее на коленях, а потом на диван, застеленный покрывалом в бледно-зеленую полоску. Оливия и Гарри сидели не совсем рядом — между ними уместился бы еще один человек. Но если бы Гарри протянул руку, и если бы Оливия протянула руку…
У него вдруг остановилось дыхание.
Потому что она протянула руку.
Он не думал о том, что делает. Не мог. А если бы подумал, не сделал бы этого. Но когда она протянула руку…
Он ее взял.
Только после этого Гарри понял, что он сделал. И возможно, она тоже только в этот момент поняла, что она наделала. Но было уже поздно.
Он поднес ее руку к губам и поцеловал каждый палец у основания — там, где она носила бы кольцо. Сейчас никакого кольца не было, но в минуту какого-то внезапного озарения он увидел, что на ее пальце надето его кольцо.
Это должно было бы послужить предупреждением и вызвать панику. Ему следовало бы отпустить ее руку и бежать — из комнаты, из дома, от нее. Навсегда.
Но он этого не сделал. Он все еще держал ее руку у своих губ, не в силах оторваться.
Пальцы были мягкими и теплыми.
Он наконец поднял голову и заглянул ей в глаза. Они были широко открыты и смотрели на него с тревогой, с доверием и, может быть, с… желанием? Он не был в этом уверен, потому что знал, что и она не могла быть уверенной. Ей вряд ли знакомо чувство вожделения — эта сладкая мука, телесное влечение одного существа к другому.