Он уже заметно сильнее и может сидеть дольше, командуя всеми вокруг. Больничная еда холодная и невкусная, так что мама вынуждена все время бегать туда-сюда, прямо как участник соревнований на скоростное приготовление пищи. Смотреть, как он опять делает свои первые шаги на дрожащих маленьких ногах, почти невыносимо, но, к счастью, я натыкаюсь на прикроватную тумбочку и сильно ударяю коленку, что переключает мое внимание.

— Мама, ты сказала плохое слово.

— Нет, дорогой, не говорила. Помочь тебе ходить?

— Нет, конечно, я умею ходить сам. Ты знаешь, я ведь не младенец.

— Конечно, знаю, но ты болел и, может быть, еще слаб.

— Да, я болел. Но сейчас мне лучше, и мне скучно, мама. Можно мне нового терминатора? Мне бы было веселее.

По мне, так он может иметь всю эту чертовую коллекцию, но я прекрасно понимаю, что лиха беда начало, и мы проводим длительные переговоры о том, сколько именно новых игрушек мы сможем купить, когда вернемся домой. Появляется Лейла, прямо из аэропорта, ей удается быть с Чарли веселой и жизнерадостной. После обеда приезжает Мак, он говорит, что у Лоры специальное средство от шока, она его как раз сейчас готовит для меня, передает привет мне и Чарли. Это очень мило с ее стороны. Только вот насчет средства я не уверена, мне сейчас только не хватает какой-нибудь аллергии на неизвестную травку. Альфи и Дейзи спрашивали, делали ли Чарли много уколов, и, когда Мак сказал, что делали, они прониклись глубоким сочувствием. Мак выдвигает предложение попробовать установить видео в палате, чтобы Чарли мог смотреть фильмы. Ему удается это организовать в течение часа, что, по-моему, является рекордом для любой больницы.

Потом он куда-то звонит, и через двадцать минут приходит посыльный с огромным пакетом диснеевских записей. Чарли, очень довольный, садится смотреть «Питера Пена».

Доктор Джонсон объявляет, что мы можем перебираться в местную больницу и там закончить курс лечения; им нужны свободные места, а Чарли уже совершенно вне опасности. Меня переполняют слезы, а он сердится и говорит: «Это наша работа. Важно то, что ему вовремя ввели пенициллин, это его и спасло. Вы молодец». Самое ужасное, что я и не знала, что жизненно важным было ввести антибиотик, — я только знала, что жизненно важным было заставить прийти этого гребаного терапевта, и я чувствую себя мошенницей, когда все мне говорят, что я молодец.

Мак предлагает отвезти нас в нашу местную больницу, но оказывается, что нам нужно ехать на специальном транспорте и в сопровождении сестры. В любом случае, его очередь провести выходные с Альфи и Дейзи, и я уговариваю его не менять эти планы, потому что знаю, что он соскучился по ним, а они будут скучать без него, да и я хочу побыть с Чарли вдвоем. Мама, папа и Лизи будут рядом, а если мне что-нибудь понадобится, всегда готова приехать Лейла.

Переезд в местную больницу начинает превращаться в фарс, когда утром выясняется, что свободного транспорта нет, потому что «Гайз Хоспитал» не хочет платить за машину «скорой помощи», точно так же как и местная больница. В конце концов я вызываю такси и говорю, что заплачу, это всех злит, и «скорая помощь» появляется как по волшебству. Мы возвращаемся в свою больницу, и я вспоминаю, как мы были здесь в последний раз, и я будто впадаю в кому. Нас помещают в общую палату: шум ужасный, кажется, что сотни детей бегают и кричат. За столом сидит сестра, но она пьет чай и на нас не обращает внимания. Сестра, которая приехала с нами из «Гайз Хоспитал», не собирается ждать: она подходит, сует ей пачку медицинских документов, целует Чарли на прощание и бежит обратно к машине «скорой помощи», пока та не уехала без нее.

Из бокового кабинета неожиданно выходит очень «доброго» вида медсестра с защитной маской на лице, она объявляет, что им нужно принять меры и что нам нельзя оставаться в коридоре. Еще она говорит, что нам ни под каким предлогом нельзя выходить из боковой комнаты, потому что очень важно, чтобы мы не заразили других детей. Вся палата смотрит на нас с ужасом, как будто у нас какой-то особенный вид чумы, Чарли начинает плакать. Это последняя капля. Я говорю ей, что в «Гайз Хоспитал» сказали, что Чарли не заразен и чтобы никаких оградительных мер не предпринимали. Она одаривает меня таким взглядом, которым обычно смотрят медицинские работники, показывая, что их совершенно не интересует твое непрофессиональное мнение и что ты должен делать то, что тебе говорят в их больнице.

Я устраиваю Чарли в нашей новой палате и только начинаю читать ему сказку, как снова влетает сестра, все в том же халате и маске, и спрашивает, не подожду ли я в коридоре, пока она измеряет Чарли температуру? Я отвечаю, что не подожду. Чарли выглядит по-настоящему испуганным и крепко держит меня за руку. Я говорю ей, что ее поведение совершенно недопустимо, что она пугает Чарли, и требую, чтобы она немедленно вызвала доктора-консультанта. Похоже, что она готовится предпринять контратаку, так что я решительно поднимаюсь навстречу и оказываюсь на целый фут выше ее. Я молча иду к двери, открываю ее и жду, пока она выйдет. Ее трясет от злости. Меня тоже. Она проходит прямо к столу и берет телефон. Мне кажется, что она вызывает охрану, и сейчас нас выкинут отсюда. На самом деле она, должно быть, звонила мистеру О’Брайану, потому что он неожиданно появляется, очень сердитый, распахивает дверь и стремительно входит в комнату, очевидно, ожидая какого-то скандала. Он бросает взгляд на Чарли и спрашивает:

— Почему мне не сказали, что этого больного привезли? Я ясно просил сразу сообщить мне.

Сестра бормочет что-то нечленораздельное, а потом начинает объяснять, как важно провести защитные меры. Он пристально смотрит на нее, говорит, что в этих мерах нет никакой необходимости и что она должна немедленно снять халат и маску. Затем он садится на кровать и начинает гладить Чарли по ноге, тем временем разговаривая с ним о терминаторах и о том, как важно иметь действительно хороший водяной пистолет. Этот человек, безусловно, знает, как обращаться с детьми.

Между тем сестра стоит в углу комнаты, преисполненная ярости, и, я точно знаю, только и ждет, когда мистер О’Брайан уйдет, чтобы начать свою кампанию отмщения. Я чувствую, что слезы наворачиваются на глаза, но тут приходит Лизи и как-то сама, без объяснений, понимает, что происходит. Она смотрит на сестру и говорит, что мы позвоним, когда нам что-нибудь понадобится. Сестру еще раз просто выставляют из палаты. Даже не верится, что моя маленькая сестра может быть такой решительной. Мистер О’Брайан смотрит на нее с восхищением, а она садится и начинает разговаривать с Чарли как ни в чем не бывало.

Кажется, что мистеру О’Брайану не хочется уходить, ему определенно нравится видеть Чарли выздоравливающим. Он говорит, что теперь мы можем давать Чарли лекарство другим способом, и распоряжается, чтобы принесли флакон. Мы вместе даем Чарли первую дозу; он говорит, что вкус ужасный, но лучше, чем уколы. Мистер О’Брайан очень осторожно снимает капельницу с руки Чарли и дает ему специальный пластырь с улыбающейся рожицей — заклеить ранку от иголки. Бедная маленькая ручка Чарли вся красная и вздутая, но отмена капельницы сама по себе так символична, что я иду к раковине в углу комнаты и мою руки, чтобы никто не видел, что я плачу. Мистер О’Брайан гладит Чарли по голове и говорит, что придет проведать нас завтра утром, но скорее всего, если все будет хорошо, мы сможем пойти домой завтра.