Прежде всего я решила сходить к юристу и выяснить, на что я все-таки имею право. И как далеко простирается власть мужа надо мной и сыном.

Отыскать адвоката в Америке совсем не проблема, их повсюду как собак нерезаных. Проблема была в том, как удержать этот контакт в секрете от Ричарда. Ведь как бы я ни заплатила — чеком или кредитной картой, — счет в конце месяца попадет к мужу, и он обязательно поинтересуется, зачем мне понадобился юрист. Тут меня выручила Нина. Она согласилась заплатить адвокату своим чеком. Она была уверена, что ее муж не обратит на это внимание: Нина в тот месяц часто ходила с дочкой по врачам и платила им чеками. Ну, будет среди них еще одна еврейская фамилия — кто обратит внимание?

Этого Лифшица я выбрала наугад, по телефонной книге. Он оказался толковым юристом, хотя и несколько нудным. Ко мне он отнесся с особым участием, поскольку его бабушка «тоже русская, из Гродно-губернии». Он изучил мой брачный контракт и объявил, что согласно документу я не имею права вывозить за пределы Соединенных Штатов детей от брака с мистером Этвудом без специального согласия последнего. Ну, а если все-таки это произойдет, спросила я, озлившись вконец. Тогда, сказал он, мой поступок будет считаться уголовным преступлением, именуемым kidnapping, то есть похищение. Это уже не брачный договор, а федеральный закон, и тут речь идет о тюрьме. Пять лет, а то и больше.

Не помню, как я добралась домой, — так я была поражена. И взбешена. Ничего себе «свобода перемещения» — нельзя поехать домой с собственным сыном!.. Конечно, семь лет назад я подписала брачный контракт. Но разве я понимала до конца, о чем речь? Ричард просто подловил меня. «Подпиши, дорогая, здесь… и здесь, пожалуйста». Тоже хорош!

По дороге мне нужно было заехать за Юркой в детский сад. Воспитательница мисс Линси, увидев меня, просто испугалась. «Cathie! Are you О.К.?» Хорошо, что Ричард в тот вечер пришел поздно. Я успела обдумать все и, приняв решение, немного успокоилась. В общем, я решила пойти на риск. Не могла я себе представить, что меня обвинят в похищении собственного сына и посадят в тюрьму. Этого не может быть, это полный абсурд, убеждала я себя. Видимо, оставались еще какие-то иллюзии…

Почему я пошла на этот риск, чего я хотела? Ну, коротко говоря, хотела жить в своей стране, среди понятных мне людей, таких же, как я, как бы там несовершенны они ни были. (Между прочим, ничем не хуже разных других.) И пусть мой сын будет одним из них. Из нас. Пусть английский для него будет иностранным. И чтобы мне снова видеться с друзьями и говорить с ними по-русски на интересные мне темы. И чтобы меня называли снова Катей, Екатериной, а не Cathie.

А Ричард… Это чушь, то, что говорил его адвокат в суде, будто я хочу лишить его сына и тому подобное… Пусть приезжает к нам в Россию сколько хочет. Я понимаю, что он отец, и вполне уважаю его чувства. Но пусть и он считается со мною! Да, я пошла на хитрость, пыталась уехать с сыном без его согласия. Но ведь это он создал безвыходную для меня ситуацию, подсунув мне такой брачный контракт. Как можно теперь изображать себя жертвой?! Надо сказать, Лифшиц сумел все это изложить в суде, поэтому судья и назначил такое мягкое наказание — один год.

Боже мой, целый год…

Свой отъезд я готовила два месяца — в полной тайне от всех. Посвящена была только Нина, она помогала мне во всем. Прежде всего она расплачивалась за меня, где можно, чтобы мои траты не привлекли внимание мужа. Я рассчитывала сделать наш отъезд спокойным — без тяжелых объяснений, без драматических сцен, без надрывных расставаний. Я позвонила бы ему уже из самолета и спокойно бы все сказала. Так, мол, и так, если хочешь повидать сына, приезжай в Россию. В конце концов почему он должен жить в Америке?

Но вышло иначе…

День нашего отъезда помню до мельчайших подробностей. Накануне я приняла порцию снотворного, но спала плохо, мучили какие-то странные сны… Как после этого не верить в предчувствия?

Утром за завтраком Ричард был молчалив и озабочен. Я вглядывалась в его лицо: неужели что-то подозревает? Или у меня нервы сдают? В дверях, как всегда, чмокнул меня в подбородок и назвал «honey». Нет, пожалуй, показалось.

Не успел Ричард отъехать от дома, Нина уже звонила в дверь. Чемоданы были подготовлены, и мы принялись паковать вещи в четыре руки.

Проснулся Юрка.

— Мам, мы в садик сегодня не пойдем?

— Нет, мы сегодня отправляемся в путешествие на самолете. К бабе Ане.

— На самолете? Это airplane? Большой или маленький?

— Очень большой. Давай одеваться. Быстро, раз-два!..

— А папа с нами полетит на самолете?

Да, с этим будет нелегко. Его привязанность к отцу доставит мне еще много трудностей. Он привык ко всем этим играм — к электронным, к бейсболу, воздушных змеев запускать…

— Конечно, папа тоже полетит. Только позже, через некоторое время, он сейчас занят на работе. А ты одевайся, хватит болтать. Покажи тете Нине, какой ты взрослый. Ну, живо!

Я оставила его с Ниной и помчалась заканчивать свои дела. Свою американскую жизнь, так сказать… Нужно было переговорить с мисс Линси в детском саду, остановить свое членство в теннисном клубе, проститься кое с кем — в первую очередь с отцом Георгием из местной православной церкви: он очень поддерживал меня, когда становилось невмоготу… Ну и в банк, конечно. Мне тут хочется подчеркнуть, что, кроме денег из банка и своей одежды, я ничего не взяла, хотя имела право на часть сбережений и имущества: я не хотела, чтобы у кого-нибудь была возможность сказать «обобрала и сбежала». После того как я отдала Нине долги, у меня осталась пара тысяч, не больше.

Самолет наш отбывал в пять с минутами. Мы закончили паковать вещи. Я рассчитывала, что обойдусь двумя чемоданами, но едва влезло в четыре. В два часа мы попытались поесть, но аппетита не было, очень нервничали. В половине третьего я вызвала такси.

Нина обнимала меня и рыдала, как над покойником. Когда мы уже вытаскивали чемоданы на улицу, она вдруг сказала:

— Может, не стоит, а? Там ведь сейчас плохо. Мои вон в Мурманске почти что голодные ходят…

— Ладно, как-нибудь не пропадем. На первое время нам хватит, а там посмотрим…

Машина подкатила вовремя. Таксист, как назло, попался разговорчивый, а мне меньше всего в данный момент нужны были светские беседы. Сначала о погоде, потом о состоянии дорог, еще о чем-то, а услышав, что я с сыном переговариваюсь по-русски, вдруг сам перешел на русский язык. Надо сказать, несмотря на свои волнения, я сильно удивилась: не каждый день в Америке встретишь чернокожего таксиста, говорящего по-русски…

С готовностью рассказал свою историю. Он из какой-то не быстро развивающейся африканской страны. Учился в свое время в институте Лумумбы в Москве. Чему-то там выучился, но назад в Африку не поехал, а женился на русской девушке Лене с двумя сыновьями. Пытался заниматься бизнесом, но дела не пошли: «Мафия не пустила», пояснил он. Довольно скоро Ленины сыновья подросли, стали называть его «черножопым» и гнать вон из дому. Он попытался вернуться в медленно развивающуюся африканскую страну, но там началась гражданская война, его родственников перерезали, и он получил статус политического беженца. Америка ему не нравится из-за тяжелых расовых проблем: с местными черными он общего языка не находит, а белые девушки встречаться с ним не хотят. В общем, он скучает по России, хотя зарабатывать на жизнь проще здесь.