class="v">Белый омут, покой холодный

Звал, цеплялся, дразня, маня.

«Да шагай же ты, милый, родный!» —

Нинкин крик поднимал меня.

…Мне дают сухари на полдник.

Я для Нинки прошу конфет.

Как я в лагерь приполз, не помню,

Нет метели и Нинки нет.

Все смеются: «Меняй пластинку,

Ты из вечных вернулся льдов!

Да очнись ты, какая Нинка?

Мы чужих не нашли следов!»

Вот с бинтами подходит тихо

И зеленкой меня прижгла

Катька, та, что у нас врачиха:

«Это Нинка тебя спасла.

Эх, счастливые вы, ей-богу!

Столько помнить… Ты бредил ей.

Будь здоров, дорогой Серега,

Поправляйся, таблетки пей!»

1997

«Слепого дождя заунывное соло…»

Слепого дождя заунывное соло

Вдали замирает в предсмертной тоске,

И солнечный зайчик — как лета осколок.

Последние листья плывут по реке.

Их снова и снова в чужие пределы

Стремнина уносит навек, навсегда

Их ветер несет наугад, неумело,

Их тащит под камни шальная вода.

Окрашены волны в закатное пламя,

И рядом два желтых прозрачных листа

Плывут, как танцуют, касаясь краями,

И даль впереди холодна и чиста.

Они без оглядки в дорогу пустились,

Эх, нам бы вот так — до конца и вдвоем,

Они друг за друга в пути зацепились,

И Бог им не страшен, и черт нипочем.

Других, вон, вовсю по камням и корягам

Таскает и крутит, мотает и рвет,

А эти в обнимку вдоль берега, рядом,

Забыв обо всем, продолжают поход.

Вот так нас носило с тобой этим летом

Сквозь ночи и дни, тут и там, налегке,

И наша нехитрая песенка спета.

Последние листья плывут по реке.

Нам ветер свистел про любовь и разлуку,

Дудел в свою дудку опять и опять,

И время летело, и я твою руку

Держал, как умел, и не смог удержать.

И город в закате, как в омуте, тонет,

И берег размыт. Я один на мосту.

И холод перил обжигает ладони,

И птицы, прощаясь, кричат на лету.

И в небе — веснушками — ранние звезды,

И след самолета — как шрам на виске.

И ветер холодный куражится вдосталь.

Последние листья плывут по реке…

1979, 1999

«Славка, старый мой друг, машет, машет мне вслед из окна…»

Славка, старый мой друг, машет, машет мне вслед из окна,

Тает в сумерках двор, хоть по-волчьи, взахлеб, голоси.

«Все, сынок — шепчет мать, — мы свое здесь испили до дна,

Здесь погибель, беда!» Мать увозит меня на такси.

Под трамвайные трели, под скрежет железных колес

Воробьи и вороны по нам панихиду поют,

И безумный конвой ошалевших от стужи берез

Колыханьем ветвей отдает нам прощальный салют.

Ветер лютый, лихой по окрестным гуляет дворам.

«Эй, куда вы, постойте!» — свистит, удила закусив.

Я шепчу: «Мы вернемся. Я буду большой, я не дам

Никому никуда насовсем уезжать на такси».

Ночь в окошке. Окраина. Айсберги белых домов.

Мы в ночи среди них, как затертая шлюпка во льдах.

Наша новая пристань — подъезд — нас встречает без слов,

Ничего, мы свернем тебе шею, погибель-беда!

Снова ветер колючий свистит, как свинец у виска,

И пустырь под луною безлюден и мертв, хоть кричи,

И шофер нам сигналит: «Удачи! Держитесь! Пока!»

И фонарик зеленый от нас уплывает в ночи…

2004

Баллада о колесе

Соскочив, сорвавшись из дурдома,

Леха превозмог упадок сил.

Он, ветрами вольными влекомый,

Колесо на свалке раздобыл.

Он сказал себе: «Боец, кремень я,

Чтоб в застенках дохнуть взаперти!

Если жизнь возникла из движенья,

Значит, надо быть всегда в пути!»

Ощутив веселость и беспечность,

Он нашел задачу по уму:

«Я хочу увидеть бесконечность

И понять по правде, что к чему!»

И, жуя травинку, всех ретивей,

Мимо рек, озер, полей, лесов

Леха, псих в законе, в реактиве,

По дороге катит колесо!

Вот застыл под яблоней в укропе

Шо́фер Юрка, у него тоска.

Он проткнулся, а запаску пропил,

И лежит, и смотрит в облака.

Леха резв и короток в беседе:

«Три секунды, чучело, подъем!

Мы сейчас куда-нибудь поедем

И в пути чего-нибудь найдем!»

И расправил плечи шо́фер Юрка,

Со щеки кузнечика прогнал,

И восстал из пепла, из окурков,

И домкрат руками распознал.

Он припомнил старую закваску,

Пелену смахнул с залитых глаз,

Он приладил Лехину запаску,

Он двумя ногами жмет на газ!

«Мы в пути, спасибо, друг мой милый! —

Юрка счастлив, чуть навеселе, —

Я уж думал, сам себе могилу

Пролежу спиной в сырой земле!

Мне с тобой похвально и почетно

Шуровать по ходу напрямик,

У меня горючего до черта,

Мы сейчас прокатимся, старик!»

Вот они по тракту едут, едут,

Вот уже и север, снег, мороз,

Вот их девки ложками к обеду

Зазывают, мокрые от слез.

Вот, расправив бицепсы тугие,

Леха лезет лапою в лапшу:

«Вы чего угрюмые такие?

Я сейчас чечетку вам спляшу!»

«Потому что ползаем по жизни

Через пень-колоду, кое-как,

И душа, как