Дронго пришлось долго искать семью Арсения Угрюмова, котораяпроживала в Новгороде. Мать даже не хотела слышать о своем непутевом муже, скоторым она разошлась больше шести лет назад. Его увлечение «зеленым змием»было настолько разрушительным, что она, не задумываясь, подала на развод. И завсе эти годы она не разрешала ему видеться с сыном, считая, что он загубил еежизнь. Впрочем, это не мешало ей исправно получать алименты от своего бывшегосупруга на содержание ребенка. А его письма она просто выбрасывала. Дронго втечение нескольких часов рассказывал ей о той страшной болезни, которой боленотец мальчика, и как ему важно будет перед смертью увидеть своего сына иобрести его прощение. Та была непреклонна. Но сын, находившийся в соседнейкомнате, слышал большую часть разговора. И он сам принял решение. Он решилприехать и увидеть своего отца, возможно, в последний раз.

Следом въехал белый «Мерседес». Из него неспешно вылезливице-губернатор и его молодая жена. Они прошли к Казимире Станиславовне, сразууводя ее в здание хосписа. Очевидно, им было о чем поговорить. Было заметно,как волнуется вице-губернатор. Но еще сильнее волновалась его супруга, котораясмотрела по сторонам и нервно дергалась, словно опасаясь, что подхватит заразув этом опасном месте. Она была в длинном плаще, кутаясь в который искосанаблюдала за всеми пациентами и врачами, не находя в них ничего ужасного илиотвратительного.

Появился еще один «Мерседес». Дверца открылась, и из неговышел… Нет, подобные чудеса бывают только в сказках. Никто не мог поверитьсвоим глазам. Из машины вышел всемирно известный дирижер, руководитель театра,в котором столько лет блистала Марина Шаблинская. В руках у него был огромныйбукет цветов.

Никто не должен был знать, что еще десять дней назад Дронголично побывал на приеме у прославленного маэстро, убедив его приехать в хосписи навестить бывшую приму своего театра. Дирижер был очень занятой человек, егорасписание было известно на многие месяцы вперед. Но он понял, почему странныйгость так настойчиво просит об этом одолжении. Талантливые люди умеютчувствовать невидимую грань между жизнью и смертью, между бытием и небытием,между Добром и Злом. И он пообещал приехать, отложив все свои дела. Теперь онподходил к Шаблинской с огромным букетом красных роз, и она впервые в жизничувствовала смущение, как девочка, впервые пришедшая на свидание. Шаблинскаяоглянулась, не скрывая своих слез.

– Это ко мне, – сказала она всем окружающим ее людям, какбудто кто-то сомневался в этом.

Маэстро протянул ей букет цветов, и это был самый лучший мигв ее жизни за последние годы.

Последней машиной, которая въехала через ворота, был синий«Пежо», набитый пассажирами. Машина остановилась, и из нее выскочили тридевушки, удивительно красивые и похожие друг на друга, их рано поседевший,немного сутулый отец и молодой человек, очевидно, жених старшей из девушек. Ониподошли к зданию хосписа. Из окна своей палаты на них во все глаза смотрелаАнтонина Кравчук. Она не вышла бы из этого здания ни за что на свете. Онарадовалась за других, даже не подозревая, что именно ждет ее в это воскресенье.Но она увидела их всех. Увидела всех своих девочек, увидела своего супруга,увидела жениха своей старшей дочери. Она не плакала, она стояла у окна, словноокаменев, и смотрела на всех пятерых, стоящих под окнами хосписа. Витицкая,увидев девочек и поняв, к кому они приехали, оставила съемочную группу ибросилась обратно в здание. Она вбежала в палату с криком:

– Они приехали!

– Вижу, – сказала Антонина, все еще не в силах оторватьвзгляд от своих девочек.

– Выйди к ним, – тихо попросила Витицкая, – ты должнасегодня к ним выйти.

– Нет, – ответила ее соседка, все еще не оборачиваясь к ней,словно боясь, что эта чудесная картинка исчезнет, если она повернется, – нет.Они не должны меня видеть в таком виде.

Две младшие дочери махали руками, даже не зная, из какогоокна за ними следит мать. Муж посмотрел на девочек и улыбнулся. И тоже поднялруку.

– Выйди к ним, – истерически закричала Витицкая, – прямосейчас! Немедленно! Это не тебе нужно, дуре, а им. Ты понимаешь, что это имнужно?!

Мать смотрела на девочек и молчала. Она не плакала, нерыдала, просто стояла и молча смотрела на своих девочек. Какие они взрослые!Младшая уже вытянулась, как и старшие. Какие у них красивые лица… Любовьродителей к детям – это настоящая религия, где не бывает атеистов.

– Я тебя прошу, – заплакала Витицкая, – я тебя простоумоляю. Если ты сейчас не выйдешь к ним, ты никогда этого себе не простишь. Нуне будь ты такой бесчувственной дурой, умоляю тебя!

– Не могу, – тихо произнесла Антонина, – не хочу, чтобы онименя запомнили такой. Пусть запомнят другой.

– Хорошо, – крикнула Витицкая, – я принесу тебе ширму!Спрячься за ней и хотя бы поговори с ними. Ты ведь сегодня ночью будешь кричатьтак, что наши собаки сдохнут от ужаса. Это будет, если не поговоришь с ними.Разреши, я принесу ширму.

– Они не смогут вот так – стоять перед ширмой, – возразилаАнтонина, – все это бесполезно. Не нужно кричать.

Она все еще не отрывала глаз от своих девочек, словноопасаясь, что не сможет запомнить эту картинку до конца своих дней. Витицкаямахнула рукой и выбежала из палаты. Она пробежала мимо режиссера и оператора,которые не понимали, что происходит, оттолкнула ведущую и подбежала к семьесвоей соседки.

– Она боится, что вы ее увидите в таком состоянии, –сказала, тяжело дыша, Витицкая, – она боится, что вы испугаетесь. Она не можетвыйти к вам.

– Тогда я пойду к ней, – сказала старшая дочь, – оставайтесьздесь. Я пойду к ней сама.

– Нет, – сказала средняя, – я тоже пойду.

– И я пойду, – добавила младшая. Ей было уже пятнадцать лет,и она не собиралась уступать старшим сестрам.

– Должен пойти папа, – решила старшая дочь, – мы с нимпойдем вдвоем, а вы оставайтесь здесь.

Молчавший отец грустно кивнул. Он хорошо знал характер своейсупруги. Если она не хочет их видеть, настаивать было нельзя. Но он знал ихарактер своей старшей дочери. Если она что-то решила, то остановить ееневозможно. Вместе с ней он вошел в здание хосписа. Антонина увидела, что ониидут, и заметалась по палате. Затем схватила платок, с которым выходила иногдав коридор, быстро обмотала вокруг головы и лица. Она не успела закончить, когдадверь отворилась.

– Мама, – сказала дрогнувшим голосом старшая дочь, – мама. Ятак скучаю без тебя.

Девочка бросилась к ней, и Антонина забыла в эту секунду обовсем на свете. И о своей болезни, и о своем платке, и о своих ужасных ранах. Вэту секунду она была счастлива как никогда в жизни. Муж стоял в дверях,растерянно глядя, как старшая дочь обнимает свою мать. В этот момент в палатумимо него проскользнула средняя дочь.