Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ты уже проснулся? Есть хочешь? – спросила Лиза, заглянув к нему.
– Не, не хочу… Ванная свободна, не знаешь?
В ванной он привел себя в порядок и из коридора, не удержавшись, позвонил Петровичу.
– Из больниц новостей пока нет, – сказал Петрович и после легкой паузы добавил: – Ваня распорядился ленинградские больницы тоже поставить в известность.
– А Бергман уже видел отвертку? Что он говорит?
– Говорит, если б в артерию, тогда насмерть, а в мягкие ткани – не слишком опасно, если только заражение крови не начнется. Ты уже знаешь, что он сравнил удушение Елисеевой и Пыжовой и сделал вывод, что там действовал один человек.
– Да, Ваня мне говорил. Но что это нам дает? Мы и так в этом почти были уверены. Точно так же как Фиалковский установил, что крошка табака из сумочки Елисеевой – от папиросы «Герцеговина Флор». Марку-то мы уже от Радкевича знали… Петрович, ты лучше скажи, «пальчиков» его нигде не нашли?
– Нет. Фиалковский с Померанцевым все проверили. Гад осторожный, действует в перчатках…
Юра вернулся в комнату, смутно недовольный собой и всем миром. Лиза занималась по учебнику французским, вполголоса повторяя отдельные фразы. В свое время она чуть-чуть не дотянула до аттестата с отличными оценками по основным предметам и хорошими – по рисованию, черчению, пению, музыке и физкультуре. Такой аттестат давал право на поступление в любой вуз без экзаменов. Но Лиза совершенно некстати заполучила пару лишних четверок, и теперь это оборачивалось необходимостью освежать в памяти сведения по множеству нелюбимых предметов, включая физику и химию.
– Опять готовишься? – спросил Казачинский.
– Угу.
– А если опять провалишься?
Лиза неопределенно пожала плечами. Экзамены, в общем, были только предлогом, способом как-то убить время. На работу Лизе не хотелось, и не от лени, а потому что жизнь едва ли не впервые дала ей передышку. Лизе было хорошо самой с собой. Она чувствовала себя хозяйкой своего распорядка дня, с удовольствием готовила, убирала, шила на машинке и ходила по магазинам. Пока Юриных денег хватало на двоих, а там, глядишь, кто-то из его знакомых или даже Опалин помогут ей устроиться на работу.
– И вообще экзамены только в августе, – напомнил брат.
– Не мешай.
– Где у тебя чай? Я чаю хочу.
– На второй полке. Индийский есть и грузинский.
Юра нырнул в шкафчик с едой и посудой. Жизненный опыт научил Лизу оставлять на коммунальной кухне как можно меньше припасов и вещей.
– А в зеленой жестянке что?
– Ты обалдел? Это гвоздика.
– Тебе чай принести?
– Ну, неси.
Он ушел, по ошибке опять чуть не прихватив гвоздику вместо чая. Лиза посмотрела вслед и вздохнула. Обычно брат заваривал чай густой, как кипящий асфальт. Но в этот раз, к ее удивлению, чай, который принес Юра, оказался как раз таким, какой она любила – в меру крепким, с четко различимым ароматом и вкусом.
– Sur la table il y a… – Лиза немного подумала, глядя на стол, – deux tasses de thé[11]. И сахарница, но я не знаю, как сахарница по-французски.
– Конфеты забыла, – поддразнил ее Юра, беря карамель из вазочки. – «Раковые шейки», «Гном» и… что тут у нас? И шоколадные есть, «Джаз» и «Ниагара»…
За стеной снова начали переругиваться визгливые женские голоса.
– «Комаровца» на них нет, – сказал Казачинский сквозь зубы. – Угомонятся они когда-нибудь или нет?
– Юр, да они так каждый день, но теперь хотя бы меньше дерутся. Я уже и внимания не обращаю…
Внезапно один из голосов умолк, и послышался какой-то шум, словно опрокинулась чашка или с небольшой высоты упала тарелка.
– Что там у них еще? – Юра нахмурился.
– Да какая разница? Возьми еще конфету.
За стеной какое-то время было тихо, потом кто-то несмело поскребся в дверь к Казачинским. Когда Юра открыл, на пороге обнаружилась веснушчатая девочка лет тринадцати. Смешные торчащие косички и тощие коленки, как у подростка, но плечи и особенно грудь развиты не по годам.
– Кажется, маме плохо… – сказала гостья дрожащим голосом. – Вы не посмотрите, что с ней?
– А что случилось? – спросила Лиза из глубины комнаты.
– Мы… мы говорили, и она вдруг упала…
– Сиди здесь, – бросил Юра сестре и вышел. Лиза, оцепенев, слышала его шаги за стеной, глухое бу-бу-бу – это, наверное, он задавал Ольке какие-то вопросы. Снова шаги, но теперь в коридоре. Не удержавшись, Лиза высунулась в дверь. Юра сделал два звонка по телефону и вернулся в комнату.
– Юра…
– Да мертва она, – сказал он, нахмурившись.
– Зинка?
– А кто ж еще!
– Но… почему?
– Сердце, похоже.
– Какой кошмар… – сдавленно произнесла Лиза. – А почему ты в МУР позвонил?
– Что?
– Ну, ты «Скорую» вызвал и их… Ты что-то подозреваешь?
Казачинский молчал.
– Ты думаешь, Олька…
– Я ничего не думаю, – резче, чем следовало, ответил Юра. – Она чашку вымыла, из которой мать пила.
– Это как? – изумилась Лиза, не понимая.
– Ну, мать упала и лежит без движения, а дочка моет чашку и только после этого стучится к нам. Я спросил, почему чашка чистая – ни чаинок, ни чая, ничего. Девчонка начала нести чушь и путаться в показаниях. То мать не пила, то выпила и сама успела чашку вымыть. И по глазам сразу видно: врет.
У Лизы разом пропал аппетит. Вот, значит, как сбываются желания – так, чтобы ты вообще пожалел, что посмел чего-то клянчить у судьбы. Настроение испортилось еще больше, когда через некоторое время на пороге возник ухмыляющийся Манухин. Она знала, какого Опалин о нем мнения, и считала, что Ваня совершенно прав.
– Кажется, сегодня мне повезло со свидетелями, – объявил Манухин.
Казачинский рассказал, что случилось. Оказалось, он запомнил время, когда Олька постучалась к ним. А Лиза даже не догадалась поглядеть на часы. О чашке Юра тоже упомянул и объяснил, почему это привлекло его внимание.
– Там на столе есть чашка, из которой пила Зинаида Егорова, – заметил Манухин равнодушно. – И в ней остатки чая, я сам видел.
– Значит, девчонка нас слышала и поняла, как прокололась. – Юра нахмурился. – По-твоему, я буду выдумывать? И я, и моя сестра слышали такой звук, как если бы что-то опрокинулось – или, например, упало на стол, но не разбилось. А когда я вошел в комнату, вся посуда стояла на своих местах, и чашка матери была вымыта.
– Сколько тонкостей, – вздохнул Манухин. – Скажи-ка мне, из-за чего они постоянно цапались-то?