Меня поставили на ноги маги и привезли в столицу Линнерилла. Там я и вырос – в ее дворце, на ступеньке трона, которую делил с уродливым шутом к всеобщему веселью придворных. Тычки острого локтя шута еще можно было терпеть, но куда хуже был его острый язык. Я, изгой и чужак, не имел права мстить даже самому низкородному из линнери, за это полагалась мучительная смерть.

Когда мне исполнилось десять, я убил мерзавца на глазах той, перед кем он особенно старался меня унизить. И опять Иллира отстояла мою жизнь перед своим отцом и советниками. Вот тогда мной и занялся всерьез отец королевы, решивший, что раз ему не дали меня убить, то он и его люди будут спускать с меня шкуру каждый день на тренировках.

Сколько раз я лежал при смерти после «тренировочных» боев – не счесть. Иллира, крадучись, приходила ко мне и целовала синяки и раны. Я уже не представлял жизни без нее, без сияющих звездами синих глаз, без прикосновений ее тонких, прохладных пальчиков к моему всегда горячему лбу.

Когда королева достигнет совершеннолетия, консорт прежней королевы-матери должен последовать за умершей супругой. И я бы с удовольствием наблюдал за казнью моего мучителя, но не успел: перед этим случилась ночь моего бегства из Линнерилла. Ночь, когда Иллира соблазнила меня, свою неразлучную «игрушку».

Воспоминания накрыли меня, как поток лунного света. Как она была нежна!

Но после всего она и помогла бежать. «Ты вернешься, потому что ты – мой! Ты принадлежишь нашему миру», – шептали ее губы.

Ее лорды, и без того мечтавшие увидеть внутренности «этого урода и ничтожества» разорвали бы меня на клочки. Потому что нас с королевой застукал первый советник, почему-то посмевший войти в спальню без доклада. И я убил его. Высшего мага. Я? Как сумел?

«Ну, ты и крут, Райтэ!» – фыркнул внутренний голос. Меня обожгла близость догадки, но мысль была такая же зыбкая, как лунный блик – скорее, предвкушение, чем догадка.

Если бы я мог спросить императора Ионта, какую сущность он призвал в Подлунный мир! Разгадка крылась в его душе, в его замыслах и целях. Ринхорт говорил: немалый огонь должен полыхать в душе Гончара, чтобы на него прилетела эйнера. И в этом жаре Гончар обжигает потом «сосуд с дарами духов», чтобы получить дарэйли.

Те смутные крохи, что помнились из детства, ни на волос не приближали к пониманию. Зато пришла уверенность: я не дракон. Меня могли с ним спутать. Ведь и дракона никто не видел!

Если я хочу осознать свой проклятый дар, то должен разобраться в действиях жреца Ионта. Какую сущность мог призвать в мир этот убийца?

Картинки детства: трупы, трупы, трупы… скорченные, окровавленные, расчлененные. По ним ползали мухи летом, на них лежал красный снег зимой, когда Завоеватель специально провозил нас с Дьятом через неостывшие еще, смердящие кровью и содержимым кишок поля сражений. Этот запах въелся в ноздри навеки. Император хотел, чтобы мы видели, на чем строится его великое государство.

Иногда мне казалось, он специально устраивает чью-либо казнь, чтобы мы не забывали, как ничтожна и легко отторжима человеческая жизнь. Страх смерти – основной, что управляет человеком, – учил он.

И заставлял нас спускаться в казематы. Мы с братом наблюдали за пытками, кусая губы от ужаса и отвращения. Отвернуться, зажмуриться было нельзя: у того, кого мы считали отцом, была тяжелая рука и страшный хлыст, рассекавший кожу до кости. И смотрел он не на жертв, корчившихся на дыбе или в тисках, не на тех, с кого заживо снимали кожу. Он смотрел на меня и Дьята – пристально, изучающе.

Император водил нас в кварталы нищих, выбирая самые жалкие лачуги со сворой голодных детей с тощими как тростинки конечностями и опухшими животами, в приюты убогих с ковыляющими на костылях стариками и старухами. Ионт подавал им милостыню, и – великий Эйне! – сколько обожания  вспыхивало в их полуразумных глазах. Он, отобравший жизнь их детей-кормильцев, павших в его бесконечных войнах, покупал их молитвы за грош и не забывал смотреть на наши с Дьятом лица.

Может быть, наш жрец выбирал тогда, кто из нас двоих будет убит, а кто станет его рабом? Вычислял, кто из нас станет темным разрушителем, а кто – светлым созидателем и хранителем?

Ему нужно было орудие для его целей. А цель просматривалась лишь одна – власть. Власти много не бывает. Но это сфера Логоса. Причем тут тогда аспекты огня, существ и элементов?

Нет, ни на волос к пониманию моей сущности не приблизят меня эти размышления. Вот воскресить бы Ионта и допросить с пристрастием…

Зайдем с другой стороны. В Линнерилле знали, что я – однокрылый. Что еще поняли обо мне их маги? Почему Иллира настояла, чтобы меня обучали, как равного им?  Сомневаюсь, что у меня были какие-то способности. Хотя… именно этими заклинаниями я освобождаю здесь дарэйли.

Возможно, линнери воспользовались моей ненавистью к убийце моей матери и брата. Возможно, они хотят моими руками уничтожить слуг Эйне и убрать с дороги их рабов, или даже сделать нас своими союзниками. А ведь Гончары и дарэйли – единственные, кто защищает наши Врата от вторжения высших лунных магов. Еще договор Трех миров. Но кто же не знает, что мирные договоры существуют только до тех пор, пока их невыгодно нарушать, пока скапливаются силы для новой атаки?

Посмотреть бы на него, что за договор. И хорошо бы увидеть подлинник, а то копиям доверять нельзя. Ионт как-то показывал нам с Дьятом копию, хранившуюся у него, но текста я не помнил, а при возвращении из Лабиринта я случайно устроил пожар именно в том хранилище – прорывался через охрану, а единственное оружие, что у меня было с собой, кроме жреческого ножа, – глаза.

Королева Иллира тоже что-то говорила о Договоре…

Луна зашла за тучу, и воспоминания сразу померкли. «Может быть, у меня их никто не отнимал?» – нахмурился я, подсчитав, что вышел из Лабиринта как раз в новолуние, почти три недели назад, и, если память о Линнерилле как-то зависит от фазы «ночной хозяйки», то неудивительно, что я ничего не помнил.

– Ты что не спишь, Райтэ? – проворчал сменившийся железный рыцарь, устраиваясь неподалеку на ворохе листьев.

– Думаю, почему Гончары так долго не нападают, и почему Шойна меня не убила, когда могла.

– У нее не было приказа. Гончары надеются использовать тебя, потому и пытаются загнать в какую-нибудь ловушку и поймать. Не верю я, что они не могут нас найти, хотя Ксантис и заметает следы…

– Все, кому не лень, хотят меня использовать! – проворчал я.

– Гордись своей особой ценностью. Все, спи, будущий княжич. Завтра подумаем над всем этим, – пробормотал дарэйли и мгновенно уснул.

Меня всегда поражала его способность полной и моментальной отключки, словно он на время сна превращался в бесчувственное железо.

На стражу встали Ллуф и Бенх.

При Ллуфе я никогда не сплю, не знаю почему. И, хотя мы опять примирились с существованием друг друга, но привычка уже въелась. Не доверяю я этой смазливой каменной морде.