— Если все, что вы рассказываете о моем дяде и о других, правда, почему мы не можем пойти к представителям власти и обличить их?

— Мы?

— Я, — поспешно исправила неловкость Рене. — Анту-ан и я, — добавила она тут же.

— Что вы сообщите им? То, что вы подозреваете вашего дядю, лорда Чарлза Холстеда, графа Пакстона, благородного члена парламента, в мошенничестве, в том, что он открыл хранилища банка французским аристократам, пытающимся уберечь свое имущество от казны революционного правительства? Вы сообщите им, что полковник Бертран Рос, раненый герой и ветеран войны во Фландрии, нажился на эмигрантах? Или то, что Эдгар Винсент, человек, обеспечивающий непрерывную поставку французского коньяка и лионского кружева половине лондонского общества, виновен в желании жениться на вас, осиротевшей красавице? Разве это преступление? Без доказательств их виновности ничего не сделать, мамзель. Но и с доказательствами на вас бы так нажали… Нашлось бы немало присяжных, чьи сыновья сражаются и умирают от французских мушкетов, и они обвинили бы вас в несправедливых наветах. Я, может быть, не прав, но закон, как мне представляется, закрывает глаза на воров, которые крадут у врагов государства. Некоторые даже поощряют это, неофициально, конечно.

— А вы, месье?

— Что?

— Поощряете воровство у врагов вашей страны?

— Вы имеете в виду, что дли меня остановить французского дворянина на дороге и ограбить его до подвязок — менее ужасное преступление, чем обчистить какого-нибудь толстого англичанина? — Тайрон Харт улыбнулся, его глаза слабо блеснули. — Нет, мамзель. Я не могу выдвинуть этот мотив в оправдание своим поступкам, — его голос стал заметно мягче, — хотя именно это, я думаю, вы хотели услышать. Видит Бог, много лет я не обращался к своей совести, и это чистая правда, как та, что я сейчас вижу вас перед собой. Ни больше ни меньше.

— Вор, который играет на фортепьяно так, что может заставить и ангелов плакать, — пробормотала она, вставая, — человек, который пьет прекрасный бургундский кларет и изображает клоуна, чтобы удовлетворить свое чувство юмора? Если это все, на что вы способны, кем вы можете быть… тогда мне жаль вас, месье, потому что в ваших глазах я увидела гораздо больше возможностей. — Рене повернулась и медленно пошла к двери.

— Это еще одна серьезная ошибка, мамзель, — думать, будто вы узнали меня. Или хотите изменить меня.

Его голос остановил Рене, она оглянулась и посмотрела туда, где лежал Тайрон Харт, словно упавший с неба архангел.

— Нет, месье. — Она грустно улыбнулась, — Я никогда не совершу такой ошибки. Обещаю вам.

Рене захлопнула дверь, как вдруг поняла, что не взяла свечу. Она подумала, не вернуться ли ей, но, выйдя с такой победой из комнаты, так эффектно произнеся последнюю фразу, девушка не могла переступить гордыню: Тайрон наверняка встретил бы ее насмешливой улыбкой.

Рене поднималась и опускалась по лестнице много раз за последние несколько дней, поэтому изучила уже каждый поворот, каждую ступеньку. Она была уверена, что Антуан оставил горящую свечу в одном из подсвечников у подножия лестницы. Но при каждом повороте свет истончался, словно бледный туман, и наконец Рене оказалась в полной темноте. Еще чернее было у поворота, который вел к зубчатым стенам крыши.

Рене стремительно спускалась, муслиновая длинная юбка то волочилась, словно хвост, то вздымалась белым облаком. Почти не дыша, она летела по знакомым ступенькам и вдруг наткнулась на высокую темную фигуру.

Она завопила так, что испугала Финна не меньше, чем если бы к нему с лестницы спустился белый призрак. Он поднял повыше тонкую свечу, прикрыв ее рукой, чтобы они смогли рассмотреть друг друга и убедиться: это они, а не затеявшие игры призраки.

— Мадемуазель Рене, — сказал с облегчением старый камердинер. — Я полагаю, это весьма опрометчивая затея — одолеть такую лестницу в темноте.

Ее сердце все еще колотилось так, что казалось, вот-вот выскочит наружу. Рене приложила руку к груди и привалилась плечом к стене.

— Вас не было в комнате, когда я пришел за вами, и господин Антуан предположил, что вы можете быть здесь. — Он сделал паузу, чтобы отдышаться. — Коляски прибыли, мадемуазель. Ваши тетя и дядя с господином Винсентом уже тут, и много других людей — я не стал выяснять, кто они.

— Но… они не должны были появиться до завтра.

Рене вжалась в стену спиной, чтобы сохранить равновесие, и откуда-то из отдаленного уголка памяти явилось вульгарное ругательство, которое она и произнесла; Финн снова поднял повыше свечу и прищурился.

— Я понимаю, что вы и молодой господин слишком много времени провели в компании этого жулика. — Он поднес свечу к лицу Рене. — Он чем-то расстроил вас?

— Нет-нет. — Рене нахмурилась и покачала головой. — Но он дал мне богатую пищу для размышлений.

Без всякого предисловия Рене изложила Финну все, что услышала от Тайрона Харта о ее дяде, Росе и Эдгаре Винсенте.

— Честно сказать, мадемуазель, я никогда не любил вашего дядю, очень не любил, — объявил он Рене.

Рене долго сидела молча, ее взгляд блуждал, и Финн наклонился, чтобы попытаться поймать его.

— Мадемуазель?

— Да, — откликнулась она. — Я слышу тебя, Финн.

— Ну, — Финн вздохнул, — тут я должен согласиться с бандитом. Сейчас у нас нет никакого выбора, кроме как принять поражение и оставить это злосчастное место при первой возможности.

— Или украсть рубины самостоятельно, — медленно проговорила Рене.

— Прошу прощения?

— Мы сами могли бы украсть рубины, — повторила она и повернулась к Финну лицом.

— Украсть рубины самостоятельно? Вы надышались камфарой и разными травами? Вы провели в этой атмосфере слишком много времени? Или сама атмосфера башни виновата — она влияет на: ваши мысли? — Финн осторожно огляделся вокруг. — Говорят, все роялисты были слегка безумны — бросить вызов Кромвелю в сердце Англии!

— Возможно, я слишком долго стараюсь освободиться от боязни собственной тени, — сказала Рене запинаясь.

— О Мария и Иосиф! — пробормотал Финн. — Откуда у вас такой абсурд в голове? Да вы храбры безмерно!

— Я должна действовать смело и решительно с такими, как Рос и Винсент, — настаивала Рене, — но я испугана.

— Ну, милое дитя мое, все мы колеблемся и дрожим внутри перед лицом беды. С каждым человеческим существом происходит подобное. Даже он, — Финн энергично кивнул в сторону, — вероятно, чувствовал, как сердце трепещет в груди, раз или два уж точно, я уверен.

Она с сомнением посмотрела в темноту.

— Однако, Финн, если мы ничего не сделаем и просто снова убежим, я боюсь, что мы проведем так весь остаток жизни, постоянно будем убегать.

— Но… что вы предлагаете, мадемуазель?..