Она посмотрела на комиссара, напряженно вспоминая.

– Кажется, на ней была шляпа. У нее худощавое телосложение… Лицо чистое, без макияжа.

Флавия закрыла глаза, и Брунетти подумал, что мысленно она сейчас в том театре в тот вечер. Спектакль окончен, и певица утомлена, довольна или недовольна своим выступлением и обдумывает это. Но перед поклонниками нужно являться беззаботной и радостной. Неудивительно, что память ее подводит…

– Ты запомнила хоть что-нибудь из вашего разговора? – не сдавался Брунетти.

– Нет. Только то, что мне сразу же стало жутко и тоскливо. Она была там… не к месту.

– Почему? Как?

– Не знаю. Может, это оттого, что она казалась одинокой среди массы людей. А может, я почувствовала, что она странная, и мне не хотелось находиться рядом с ней, и в то же самое время я не знала, как это скрыть. – Флавия устроилась в кресле поудобнее и схватилась за подлокотники. – Это ужасно – рутина после спектакля. В то время как твое единственное желание – сидеть за столиком с бокалом вина, перед тарелкой с едой, может, в компании друга или коллеги, тебе приходится задерживаться, улыбаться зрителям и подписывать компакт-диски и фотографии. А тебе лишь хочется смотреть на тех, кого ты знаешь, и болтать о повседневных мелочах, пока нервы не начнут успокаиваться и ты не поймешь, что сегодня сможешь вовремя уснуть…

Пока она говорила, пальцы ее левой руки скользили по бархатной обивке подлокотника. Наконец Флавия устремила на Брунетти прямой, открытый взгляд, который запомнился ему с тех пор, как они познакомились.

– Знаешь, мы делаем все это ради одного – музыки, – с чувством проговорила Флавия. – Постоянные переезды, жизнь в гостиницах, ресторанная еда, необходимость все время думать, как бы не сделать чего-то, что повредит твоей карьере, не наговорить слов, которые станут тебе плохой рекламой… Когда стараешься высыпаться, не есть и не пить лишнего, всегда быть вежливой, особенно с поклонниками…

Брунетти подумал, что почти все эти ограничения применимы к любой публичной персоне, но озвучивать свои соображения не стал – себе же дороже. Особенно когда Флавия в таком настроении.

– Есть еще физические нагрузки. Ежедневные многочасовые репетиции: каждый божий день, а потом – выступление и связанный с ним стресс. И опять репетиции. И две, а то и три роли в год, которые ты должен выучить.

– Но в этом ведь есть и своя романтика? – произнес Брунетти.

Флавия засмеялась, и на секунду он испугался, что сейчас у нее будет нервный срыв, но потом понял: смех легкий, непринужденный, как после хорошей шутки.

– Романтика? Ну конечно есть. – Флавия потянулась вперед и похлопала комиссара по колену. – Спасибо, что напомнил.

– Ладно, оставим романтику в покое, – сказал Брунетти, возвращаясь к более насущным вопросам. – Ты видела ту женщину в Венеции?

Флавия помотала головой.

– Боюсь, я не узнала бы ее, даже если бы встретила. – И, прежде чем комиссар успел задать вопрос, пояснила: – Моя реакция на ее появление была такой сильной, что мне не хотелось на нее даже смотреть. Мысль о любом физическом контакте с ней – даже о банальном рукопожатии – вызывала у меня отвращение.

Брунетти знал, что Флавия имеет в виду. С ним не раз такое случалось; это ощущение никак не было связано с половой принадлежностью человека: мужчина перед тобой или женщина – не важно. Животные иногда инстинктивно реагируют так друг на друга. Может, и люди тоже?

– Она произнесла что-то, что вызвало у тебя такую реакцию? Расспрашивала о твоей жизни? Сказала что-нибудь, что тебя напугало?

Комиссар хотел узнать, не было ли со стороны этой дамы каких-то реальных поползновений, но прекрасно понимал, что ощущение, которое пытается описать Флавия, – не реальное в том смысле, который можно облечь в слова, хотя менее реальным оно от этого не становится.

– Нет, совсем ничего, кроме обычных слов, которые я на протяжении многих лет слышу от поклонников. Мое отчуждение связано не с тем, что она говорила, а с тем, какой она была. Какая она есть.

За дверью раздался глухой звук – и оба тут же напряглись. Брунетти вскочил и обошел кресло, чтобы оказаться между Флавией и дверью. Быстро размял ноги в коленях, разгоняя кровь, глянул по сторонам в поисках чего-то, что можно было бы использовать в качестве оружия. А потом узнал доносившееся из коридора гудение.

Флавия пробежала мимо комиссара в прихожую, и он услышал, как она ответила на звонок, назвав свое имя. Он вернулся к креслу и сел, понимая, что повел себя глупо.

Какое-то время Брунетти размышлял об этом, а потом вернулась Флавия. Мобильный она оставила на прежнем месте, то есть в коридоре.

– Это Сильвана. Доктора говорят, что нож не смог пробить жир и мышцы, а один удар пришелся на поясной ремень, и нож соскользнул вниз, на ягодицу. Два угодили между ребрами, один достал до правого легкого. Хорошо, что лезвие оказалось слишком коротким…

Брунетти отвел глаза от испуганного лица Флавии; так мы стараемся не смотреть на друга, застав его голым. Комиссару вспомнился недавний зарок – не подтрунивать над Фредди из-за его лишнего веса. И пришел на ум новый: отвезти или прислать ему самую большую коробку шоколада, какая найдется в городе.

Брунетти обернулся на всхлип и увидел, что Флавия стоит у кресла. Одной рукой она держалась за спинку, другой – закрывала лицо. Ее плечи вздрагивали при каждом звуке. Флавия плакала по-детски: горько и непрерывно, словно наступил конец света. Через некоторое время она вытерла лицо рукавом свитера.

– Я не смогу петь в последних спектаклях. – Голос Флавии дрожал. – Просто не смогу! Это тяжело даже при обычных обстоятельствах, а сейчас просто невыносимо!

Хотя она уже вытерла лицо, слезы продолжали литься из глаз. Когда они скатились к губам, Флавия опять смахнула их.

– Никогда не видел оперу из-за кулис, – вырвалось у Брунетти.

Это был тот случай, когда слова опережают мысль.

Флавия растерянно подняла глаза.

– Мало кто видел. – И она поперхнулась новым всхлипом.

– Я мог бы приходить на твои спектакли.

И снова он сказал, не подумав о том, что повлечет за собой его предложение. Хотя… Может, прихватить с собой Вианелло?

– Зачем? – спросила Флавия, искренне недоумевая. – Ты уже видел этот спектакль.

Брунетти подумал, что хорошо бы треснуть ее палкой по башке, чтобы соображала быстрее.

– Я прослежу за тем, чтобы не случилось ничего плохого, – сказал он, только сейчас осознав, как самонадеянно это звучит. – Возьму с собой кого-нибудь из коллег…

– И вы все время будете стоять за кулисами?

– Да.

Флавия снова вытерла лицо, и оказалось, что она уже не плачет.

– Ты и еще один полицейский?