Отсутствовали в полном составе также послы южноитальянских княжеств и самой Византии. За неделю до смерти папы, в Константинополе умер базилевс Александр, причем весть о его смерти пришла, как это часто бывало, в сопровождении наспех сотворенной легенды. Когда-то римский Капитолий украшали семьдесят статуй, олицетворяющих семьдесят народов побежденных античным Римом. На груди каждой статуи висел колокольчик, который начинал звенеть всякий раз, когда соответствующий порабощенный народ вдруг оказывал неповиновение. Во времена византийского владычества эти статуи, как и многие богатства Рима, были вывезены в Константинополь, дабы существованием своим напоминать базилевсам о былых славных временах. Император Александр, видимо не чуждый гордости за своих великих предков, решил оказать статуям дополнительные почести. Он велел обрядить их в шелковые одежды, а евнухам приказал исполнять в честь побежденных народов гимны от собственного лица, мня себя потомком Траяна и Августа. Однако ночью к базилевсу во сне явился Апостол Петр. «Я царь римлян!» — гневно заявил Святой императору и не позволил тому пробудиться ото сна45. Легенда распространилась по Риму со скоростью чумы, однако мало кто задавался вопросом, а что, собственно, не понравилось Апостолу Петру, а также, каким таким образом последний сон императора стал известен всем оставшимся после него здравствовать.

Ну да Господь с ней, с Византией и ее базилевсами, планам Теодоры и Иоанна все эти события никоим образом не вредили. Единственно важным для них в эти дни было то, что, число их потенциальных противников на папских выборах сократилось до минимума. Однако все испортил не кто иной, как …. Беренгарий Фриульский. Пословицу «лучшее — враг хорошего» он тогда либо не знал, либо ею пренебрег, но, в любом случае, мало кем признаваемый король, по всей видимости, решил, что будет выглядеть весомым и решающим аргументом для Рима, если он, в преддверии выборов папы, выдвинет свои войска в направлении Вечного города. Однако, его поход вызвал прямо противоположную реакцию — молодой граф Гвидо Тосканский, сын Адальберта, остававшийся на тот момент в Лукке, с немногочисленными отрядами занял все основные дороги, ведущие в Рим, с явным намерением пролить кровь, но не допустить фриульца к Капитолийскому холму. Угрожающе повел себя и Альберих Сполетский. Нет, он и не думал нарушать вассальной клятвы, данной им когда-то Беренгарию, но в отношении братьев Тоссиньяно он открыто обнаружил свои неприязненные чувства. Теодора углядела в таком поведении Альбериха очевидное влияние событий, случившихся с Мароцией, и навсегда вычеркнула Альбериха из числа узкого круга лиц, которым доверяла безраздельно.

В Риме же приближение Беренгария немедленно сплотило все антиравеннские силы, и среди знати, и среди клира. Кандидатура Иоанна Тоссиньяно вновь проиграла, на этот раз престарелому священнику Ландону, уже давно топтавшемуся возле Святого Престола, настолько давно, что уже всем и ему самому показалось, что судьба так и не обратит на него ласкового взора. Однако, на сей раз все для Ландона совпало удачно, и высокое собрание, кинувшись в другую крайность, теперь вместо испуганного юнца выдвинула на папский престол седого, в пигментных пятнах, скрипящего суставами и вечно кряхтящего Ландона, прославляя его мудрость и недюжинный жизненный опыт. В начале июля ликовали все сабинские церкви, после очень долгого перерыва их земляк вновь стал епископом Рима, папой Ландоном Первым. Он вообще стал первым папой за последние полтораста лет, после сицилийца Стефана Третьего46, чье место рождения находилось не только за пределами Аврелиановых стен, но и за границами Лациума47. И еще один примечательный факт связан с избранием на трон Апостола священника Ландона — своим появлением и на целую тысячу с лишним лет он закрыл список имен, принимавшихся епископами Рима при интронизации. Вплоть до последней четверти двадцатого века, до Иоанна Павла Первого48, не появится ни одного папы с новым именем!

С воцарением нового папы, число сергианцев в верховном церковном клире стремительно пошло на убыль. Теодора и Иоанн втайне даже ликовали, что им удается чужими руками расчистить путь к церковному Олимпу — в то, что понтификат Ландона продлится долго не верилось никому. Определенных успехов продолжали они добиваться и в Сенате, причем основным гонениям подвергалась теперь византийская партия, которая роптала, жаловалась Теофилакту и …. таяла на глазах. Ближе к концу лета Теодора и Иоанн набрались смелости и обратились к Ландону с предложением короновать Беренгария Фриульского императором.

Папа выслушал их, и со спокойным, обычным для себя, полусонным видом, тихо прошамкал, что в принципе он лично не против, важно только понимать пути преодоления угрозы для Рима и Италии со стороны бургундского Людовика Слепого и, на всякий случай, со стороны германских князей. Теодора и братья Тоссиньяно с жаром уверили папу, что германские князья Конрад и Генрих заняты распрей между собой, что влиятельный епископ Гатттон, фактически правивший при последнем восточном Каролинге, в наказание за жадность и коварство этой весной был заживо съеден мышами в собственной башне49, что многочисленные поражения надолго испугали бургундцев, что Людовик Слепой не пользуется авторитетом и не имеет власти даже в родном Вьенне, что, наконец, недавняя смерть Рудольфа, короля Верхней Бургундии повергла местные земли в междоусобицу, в кровавой мясорубке которой нет времени и сил для италийских дел. Папа кивал головой, ему услужливо кивали равеннцы, если бы в папском дворце присутствовал сам Беренгарий, он бы тоже кивал в унисон. Всеобщее видение ситуации из желаемой стало бы действительной, если бы еще их благодушного мнения держались сами бургундцы.

Однако судьба-злодейка не уставала воздвигать на пути Беренгария Фриульского к императорскому трону одно препятствие за другим. Намеченную ближе к рождественским праздникам 913 года коронацию вновь пришлось отменять, поскольку, как только мощь итальянского солнца резко пошла на убыль, на полях Италии вновь, спустя почти десять лет, объявились воинственные отряды с желто-синими и желто-красными, под стать на глазах меняющемуся природному ландшафту, знаменами. Бургундское воинство вел, на сей раз, не слепой император Людовик, не избалованный ребенок Рудольф, а до предела честолюбивый, энергичный и в тоже время на редкость расчетливый Гуго, граф Арльский, граф Вьеннский, первый сын от первого брака тосканской графини Берты. Поприветствуем же его!